«Я мечтаю возить наших женщин к морю». Баян Алагузова — о новом кризисном центре и спасении жертв насилия

Недавно появилась новость, что Баян Алагузова открыла реабилитационный центр для женщин и детей, пострадавших от насилия. Сообщение вызвало разнообразные реакции: кто-то похвалил начинания продюсера, а кто-то нашёл новый повод для хейта — мол, добрые дела не делают просто так. Тем не менее, теперь частный благотворительный Фонд Баян Алагузовой «Максат» курирует кризисный центр «Мама Клара». 

По данным Минтруда, сейчас в Казахстане действует 49 кризисных центров, оказывающих экстренную помощь жертвам бытового насилия. Из них 14 — в регионах и 32 — в городах. На их основные нужды в прошлом году государство выделило из госбюджета 3,7 млрд тенге. К работе кризисных центров Казахстане много вопросов. На них мы подробно остановимся в конце этого материала, но часть из них Orda.kz решила задать самой Баян.

Как у вас возникла идея создать центр реабилитации для женщин и детей? 

Идея появилась в 2016 году, когда я сама пережила насилие. Сразу после того, как я пришла в себя, первой мыслью было: раз уж со мной такое произошло, то что происходит в стране? До этого я понимала, что есть такая проблема, но она не касалась меня лично. Как это работает в психологии любого человека: ты болеешь тем, через что прошёл сам. С того момента ко мне стало обращаться много женщин, которые переживают бытовое насилие. Даже мои близкие признались в том, что подвергались и подвергаются насилию со стороны мужей. Для меня было удивительно, что мы настолько скрытны и стесняемся происходящего в наших домах. Тогда пришло осознание, что как только я восстановлюсь, начну помогать женщинам. Сейчас появилась возможность осуществить задуманное. В течение года мы вместе с мужем делали ремонт в старом детском садике. Его территория — 1000 квадратных метров.

В центре работают два психотерапевта, три психолога, три фельдшера на круглосуточной основе, социальный работник, воспитатель, педагог, координатор центра по адаптации жертв бытового насилия, юристы, бухгалтеры, техперсонал, столовая. Уже собран большой штат и, конечно, я и дальше буду его развивать.

Как вы считаете, почему при миллиардном финансировании центров помощь получают лишь тысячи потерпевших от бытового насилия? 

У нас много волокиты. Вот, допустим, вчера поступили женщины. Мы попросили их написать заявление в полицию, но они не знают, как это сделать. Для этого им необходим юрист. Данные кризисных центров тоже не всегда можно найти с первого раза, а уж тем более не все дожидаются, когда позвонят из центра, где для потерпевшей и её детей есть место. В полиции не консультируют, как правильно написать заявление на обидчика и, конечно, не объясняют, как получить помощь. В этом смысле нужно вести информационную войну. В ближайшее время, по мере расширения центра, я буду подробно изучать такие дела и заниматься информационным просвещением, как правильно поступать в кризисной ситуации. Куда обращаться, какие права необходимо знать и на какую помощь можно рассчитывать. Для этого я буду проводить беседы с женщинами, которые к нам поступили. Может быть, даже писать подкасты. При условии, конечно, что личности женщин останутся анонимными.

Сколько человек в среднем может охватить помощью один кризисный центр? 

За последние годы я посетила многие кризисные центры. Как правило, в стране работают очень маленькие приюты, рассчитанные на 10–20 коек. У них нет постоянного спонсирования, живут в таких центрах плохо. Об этом свидетельствуют старые матрасы, сломанные кровати, у женщин даже нет тапочек. На что там уходят миллиарды тенге, я не знаю. 

Координаторы таких центров со слезами на глазах вынуждены доказывать, что им нужны деньги. Возможно, поэтому наше общество даже не верит в то, что эти кризисные центры работают. Мне уже пишут: «Вы отмываете на этом деньги. Вы хотите брать деньги с женщин». Хейт, что сейчас исходит от общества, — тоже от незнания того, что такое кризисный центр.

В «Маме Кларе» 64 койко-места только для женщин, не считая детей. Кровати бывают двойные, одинарные. Таким образом в центр можно принять до ста человек. Содержим мы его на личные средства. Я не просила денег ни у акимата, ни у других ведомств. Не хочу ввязываться в эту волокиту.

Через какие каналы на вас вышли женщины, которые обратились в ваш кризисный центр? 

Женщины на нас вышли через КГУ «Центр социальной помощи жертвам бытового насилия» ГУ «Управление координации занятости и социальных программ Алматинской области» (это ведомство обладает контактами всех кризисных центров — прим. авт.). Они перенаправляют женщин, исходя из данных о заполняемости центров. Тех женщин, что к нам направили, просто некуда было определить, и представители КГУ обратились к нам. Мне прислали фотографии женщин и их детей. Малышам от года до двух. Мы не могли их не принять. 

Как долго женщины могут находиться в приюте? 

Столько, сколько им нужно. С ними будут работать психологи, психотерапевты. Прежде чем покинуть центр, они должны понять, куда им идти, и есть ли куда идти вообще. В этом смысле необходима работа с мужьями. Понятно, что не все женщины пойдут на развод сразу после того, как попали в центр. Женщина, которую определили к нам на днях, уже второй раз оказалась в такой ситуации. Неделю назад она жила в другом центре. Когда вернулась домой, муж избил её снова. По сути, первый курс реабилитации не принёс результатов. Кризисные центры могут принять пострадавших на две-три недели, пусть даже на месяц, но что делать с женщинами дальше? Им нельзя возвращаться туда, где их продолжат избивать. Мы это понимаем. Но, с другой стороны, мы не можем содержать их вечно. Через беседы с самими женщинами и специалистами мы будем решать эту проблему. В этом смысле крайне важно трудоустройство жертв бытового насилия. Возможно, в ближайшее время мы наймём преподавателей. Будем учить женщин шить, вязать. Я, задействуя свои ресурсы, буду помогать им с трудоустройством.

В основном к вам поступают безработные и материально зависимые от своих мужей женщины? 

Да, в основном это так. Но часто ни у кого в семье нет денег. У мужей тоже. Как правило, муж алкоголик, она сидит дома, рожает. Возможно, поэтому мы будем учить наших подопечных сексуальной грамотности. Пригласим сексологов, потому что женщина не может постоянно рожать просто потому, что ей это позволяет репродуктивная система. 

Что еще необходимо изменить в работе казахстанских кризисных центров?

В планах нашего центра — заниматься не только трудоустройством, но и образованием женщин: организовать им бесплатные курсы английского, различные экскурсии. Например, с детьми в зоопарк. Пока всё это в планах, и я только изучаю варианты развития приютов, но, возможно, в будущем мы сможем даже устраивать женщинам путешествия за пределы Казахстана. Как это делают, например, в Швейцарии. Там женщину, которую подвергли бытовому насилию, отправляют на две недели на море.

Одним советом «разводись» проблемы не решить. Важно, чтобы женщина не испытывала насилие по отношению к себе впредь. Как только наш центр реабилитации зарекомендует себя в Алматы, в планах открыть его филиалы в Астане и Шымкенте. Когда три больших центра заработают в полную силу, только тогда мы сможем изменить все представления о том, каким должен быть кризисный центр. Конечно, это потребует больших финансовых вложений, но я буду искать дополнительный бюджет. Если мне удастся то, что я задумала, то миллиарды, вложенные в центры реабилитации, можно будет использовать реально по назначению и сделать женщин не спасёнными на две недели, а счастливыми и осознанными.

Как государство финансирует приюты

Итак, в прошлом году государство выделило из госбюджета 3,7 млрд тенге на финансирование кризисных центров. Это много или мало? Если разделить эту сумму на число центров — 49, — то получается более 75 с половиной миллионов на каждый. Мы не знаем, насколько равномерно распределяется господдержка, но сумма выглядит внушительной.

Как объясняют представители казахстанских кризисных центров, эти деньги уходят не только на бытовые нужды, но и на различные виды услуг, которые получают жертвы побоев: юридические, жилищные, психологические проблемы, медицинские и так далее. Так, в 2023 году услуги в таких центрах получили 4981 человек, констатируют в Минтруда. Из них консультацию юристов прошли 2530 человек, психологов — 3904, 123 человека поставили в очередь на жильё, 698 детей определили в школы, документы помогли оформить 578 людям, помогли навести мосты с родственниками 1171 жертве насилия. 

Несмотря на то, что деньги приютам государство выделяет немалые, общественники и различные ведомства жалуются на то, что помощи не хватает. 

В 2023 году в Генпрокуратуре отметили, что в 85 % регионов Казахстана вообще нет кризисных центров. А в 2022 году помощь получили всего 2749 жертв домашнего насилия, несмотря на то, что с заявлениями в полицию обратилось 38 тыс. человек.

Временные меры

Сами кризисные центры тоже неоднократно жаловались на нехватку финансирования. 

В 2021 году приют «Шанс», не рассчитав своих сил, попросил государство увеличить бюджет центра. За период коронавирусных ограничений за помощью в «Шанс» хлынуло так много людей, в том числе переживших насилие, что личных средств приюта не хватило. На тот момент столичный филиал располагал всего 35 местами, но только за апрель 2020 года центр принял 60 женщин с детьми. Учреждение держала на плаву только благотворительная помощь.

Как объясняют в Союзе кризисных центров Казахстана, проблема в том, что большая часть приютов в республике — частные, а государство то ли не желает, а то ли не научилось работать в этом направлении. В рамках госзаказа в Казахстане иногда открывают центры для жертв насилия, но существуют они недолго. Как только заканчивается тендер, проект закрывают. Соответственно, судьбы людей, посетивших такие центры реабилитации, в дальнейшем никто не отслеживает. Как правило, без поддержки кураторов многие выходцы из убежищ возвращаются к прежней жизни. Психологи и координаторы центра пытаются изменить их сознание, но этим женщинам больше негде жить, и один этот факт вопрос сводит всю работу на нет. Женщины с детьми на руках возвращаются к мужьям, где насилие продолжается. Куда уходят деньги, выделенные правительством на работу приютов, не совсем ясно. Или 75 с половиной миллионов в год — это реально мало? 

Зато в результате убийства Салтанат Нукеновой гораздо более очевидной стала давно укоренившаяся в Казахстане проблема бытового насилия. Если привычные методы поддержки жертв домашних тиранов не приносят результатов, возможно, пора эти методы менять? 

Автор: Аксинья Титова

Читайте также:

Преступление и наказание: какие сроки дают в Казахстане убийцам жён?

Полицейских наказали за бездействие после заявления женщины о насилии

Все осознали свою ответственность — Ашимбаев про скандальное ток-шоу «Хабара»