«Белое называют чёрным» — дочь Ляззат Коккозовой о том, как Антикор превратил прибыль бизнеса в преступление

Пять лет лишения свободы. Именно такой приговор получила генеральный директор агентства Success K Ляззат Коккозова за мошенничество в особо крупном размере. Вице-министр культуры и спорта Ерлан Кожагапанов отделался тремя годами за превышение должностных полномочий. Причиной громкого дела стала организация XV межрегионального форума сотрудничества Казахстана и России. Мероприятие прошло в 2018 году, но спустя пять лет Антикор внезапно обнаружил: предпринимательница якобы запросила слишком много за свои услуги, а чиновник ей в этом помог.

В зале суда вскрылось множество нестыковок — экспертизы противоречили друг другу, свидетели меняли показания, документы не сходились. Однако это не помешало вынести обвинительный приговор.

История получила неожиданное продолжение. Дочь осуждённой предпринимательницы, Айко Токен, выпустила четырёхчасовой документальный фильм «Презумпция виновности». В нём она методично разобрала каждую нестыковку дела, показав изнанку судебного процесса. Orda.kz поговорила с Айко Токен о фильме, который стал криком души дочери, и о деле, которое перевернуло жизнь её семьи.

О нестыковках в уголовном деле

Айко, какие, на ваш взгляд, ключевые нестыковки есть в материалах следствия?

— Есть глобальные концептуальные нестыковки, а есть детали уголовного дела. Если говорить о глобальных концептуальных нестыковках, это в первую очередь абсурд в том, что предпринимателя судят за предпринимательскую деятельность, за извлечение прибыли. Если обвинительный приговор почитать, то, по сути, весь он сходится к тому, что предприниматель слишком много заработал.

При том что у нас норма прибыли нигде не регулируется, мы в рыночной экономике живём. В рыночной экономике предприниматель должен пытаться получить максимальную цену за свои услуги и максимально снизить себестоимость. И чем больше этот разлёт, тем он талантливее как предприниматель. А когда тебя судят за это и говорят, что это должно к минимуму, к нулю сходиться или к какой-то регулируемой цене, то давайте тогда честно признаемся, что мы в социализме живём или в коммунизме. В последнее время, я так понимаю, Антикор часто прибегал к такой практике — заводил дела за превышение некой среднерыночной цены. Это абсолютно противоречит здравому смыслу и понятию рыночной экономики. 

И вторая большая нестыковка концептуальная — это то, что обычные экономические гражданско-правовые споры переводят в уголовную плоскость. Есть госорган, есть предприниматель, есть претензия какая-то, это можно в экономическом суде урегулировать. То есть мы можем либо доказать, что там нет ущерба, либо они доказывают, и мы выплачиваем. Зачем переводить это в уголовную плоскость? Два с половиной года следствия, тяжб, судов, обысков — 11 обысков было. Сколько денег потратил сам Антикор на это следствие? Очень большой вопрос. И 61-летнюю женщину, которая ничего, кроме пользы, этой стране не принесла, которая заплатила миллиард тенге налогов, 100 рабочих мест обеспечивала... Сажать её с мыслью, что она из тюрьмы возместит эфемерный миллиард ущерба, который они ей приписывают? Где логика? Это абсурд.

Если углубляться в само уголовное дело, то к трём вещам можно свести эти нестыковки. Первое — момент самой регистрации уголовного дела. Оно было зарегистрировано на основании бумажки, которую Антикор всё время пытался называть аудитом. Выполнила его компания «Багам-аудит». На самом деле это не аудит, а процедуры, сопутствующие аудиту. Это такая тонкость, которой Антикор часто пользовался.

Есть понятие «аудит», и есть понятие «процедуры, сопутствующие аудиту». Аудит — это когда проверяется вся первичная бухгалтерия и всё остальное. Процедуры, сопутствующие аудиту, это когда аудитору под диктовку говорят, какие процедуры выполнить. Он это всё выполняет и просто ставит свою подпись, и там чёрным по белому пишет: «Я не выражаю уверенности во всём, что здесь написано». Антикор пользуется тем, что никто не различает эти две вещи, а это, оказывается, проблема сейчас. Мне многие адвокаты пишут, говорят, что сплошь и рядом сопутствующие аудиту процедуры — бич современных предпринимателей, потому что на этом основании возбуждают уголовные дела.

И что делает этот «Багам-аудит»? Берёт три коммерческих предложения, высчитывает среднюю цену и сравнивает с нашей. Разницу автоматически записывает в ущерб. При этом аудитор не проверяет ни соответствие предложений техническому заданию, ни то, насколько запрос соответствует фактически выполненной работе. А различия на каждом этапе существенные — это выясняется только во время судебных допросов. Если бы проводился нормальный аудит по закону, то Антикор упёрся бы в отсутствие состава преступления. Но чтобы обойти это, они идут к частным компаниям вроде «Багам-аудит», заказывают сопутствующие аудиту процедуры, выдают их за полноценный аудит, получают санкции в прокуратуре. И разваливают компании, лишают людей работы, начинаются обыски и незаконные ограничения.

Второе — это оценка этого ущерба. Её они пытались сделать четыре раза. Один раз на стадии следствия и три раза на стадии суда. На стадии следствия они привлекли оценочную компанию, которая опять же выводит некую среднерыночную цену. Но это неправильный способ — у предпринимателя есть право ставить любую цену, которую он хочет за свои услуги. Мы недавно были у Каната Нурова, омбудсмена по правам предпринимателей. Он абсолютно поддерживает нашу позицию и происходящее называет беспределом: эту пагубную практику надо прекращать, потому что мы так лишимся вообще всех предпринимателей, с госзакупом никто не захочет работать.

Им же нужно было притянуть эту цифру — миллиард тенге ущерба, которую они нарисовали. И они искали такую оценочную компанию, которая им это сможет нарисовать. Ни одна нормальная, ценящая свою репутацию компания, посмотрев на документы, которые ей предоставил Антикор, никогда не смогла бы сделать выводов, которые они сделали. А компания, которую они нашли, входила в реестр недобросовестных поставщиков на момент заказа оценки. Но Антикор не имеет права заключать договоры с компаниями, состоящими в реестре недобросовестных поставщиков. Как они обходят эти законы — мне кажется, это вопрос для отдельной проверки. И, конечно, эта компания тяп-ляп делает им заключение. В суде начинается допрос, и эксперт сыплется на каждом вопросе. Он не может объяснить, ни то, откуда взял объём оборудования, ни то, какие коэффициенты применил, ни длительность аренды этого оборудования.

И последний момент, который меня вообще доконал. Коммерческие предложения запрашивались ретроспективно. То есть в 2024 году у компании требовали цены образца 2018 года. В результате выяснилось абсурдное: оборудование, которое эксперт якобы оценивал по ценам 2018 года, было выпущено только в 2022-м. Получается, что в 2018 году этого оборудования не существовало в природе, а его оценивают по ценам шестилетней давности.

Такие нестыковки неизбежны, когда пытаешься натянуть сову на глобус. Везде что-то будет рваться, потому что цель — не раскрыть истину, а подогнать факты под готовую версию. Когда лжёшь, невозможно предусмотреть каждую деталь. Врать всегда сложнее, чем говорить правду. Поэтому их версия рассыпается даже в мелочах.

В итоге эксперт полностью отозвал свою оценку прямо в зале суда. Такого в судебной практике не бывает — это был настоящий фурор. У судьи челюсть упала. Прокурор сидел, голову руками обхватил, и они не знали, что делать. Таких экспертов же специально готовят к тому, чтобы они никогда не признавали ошибок в суде, стояли на своём до конца. В итоге они заказывают опять всё новые и новые оценки. И приходят к последнему оценщику, компании «Қызмет бағалау». Фамилия оценщика Ержанов.

И вот что интересно: договор на оценку на стадии суда заключает и оплачивает почему-то Антикор — миллион тенге. Но он не может этого делать: как только следствие заканчивается, Антикор формально перестаёт быть стороной в процессе. В суде есть только гособвинитель, независимый судья и защита. Антикор не имеет права давить на процесс, контактировать со свидетелями или заказывать экспертизы — это означает предвзятость в пользу обвинения. И вот главный парадокс: Антикор обвиняет мою маму в превышении среднерыночной цены, при этом сам покупает оценку за миллион тенге. Любой оценщик подтвердит: рыночная стоимость такой экспертизы — 300 тысяч. Даже первый оценщик брал около 350 тысяч. Получается, что Антикор сам превысил среднерыночную цену в два с половиной раза — на 70 %. Как это понимать? По их же логике эта разница в 700 тысяч тенге — разве не хищение? Со стороны следователя, руководителя следственной группы или оценщика?

Но нет, конечно — им ведь нужна была эта услуга. Все оценщики в Астане отказались работать с ними, согласился только один. Он задрал цену, у них не было выбора — согласились. Так работает рыночная экономика. О моральной стороне этого вопроса и мотивации Ержанова я промолчу.

Но оценку эксперта может опровергнуть палата оценщиков, в которой он состоит. Мы обратились в столичную палату оценщиков, в которой состоит Ержанов. И они дали отрицательное заключение. А это означает, что экспертиза недействительна.

Ержанов, чтобы дотянуть до миллиарда тенге ущерба, творил с этой оценкой, что хотел. Я в фильме об этом подробно рассказываю и показываю вырезки из зала суда, где он сам это признаёт и говорит: я не учёл то, я не учёл это. И при наличии отрицательного заключения палаты оценщиков судья всё же выносит приговор по этой экспертизе. 

А что, по вашему мнению, подтверждает невиновность? 

— Наш адвокат заказал оценку стоимости всего мероприятия в двух вариантах. В чём была загвоздка? Поскольку услуги оказывались семь лет назад, провести нормальную судебную товароведческую экспертизу для установления стоимости невозможно. Поэтому пошли двумя путями. Первый — сметный расчёт, который обычно применяют строительные компании. Есть программа АБС — возможно, слышали о ней. В ней заложены все типы строительных работ и материалов с установленной стоимостью, коэффициенты для зимних надбавок, налоги — всё регламентировано. Эта программа позволяет по закону рассчитывать сметную стоимость строительства.

Мы воспользовались этой программой, поскольку застройка выставки в какой-то степени напоминает строительные работы. Результат сметного расчёта — порядка 2,9 млрд тенге. Это уже больше контрактной стоимости договора. Работу выполнила Ассоциация независимых судебных экспертов — отдельная лицензированная организация. Они привлекли технических экспертов и электриков, которые детально разобрали все виды выполненных работ.

Второй документ подтверждает то же самое. Мы пошли по логике Антикора — тоже заказали оценку по коммерческим предложениям. Применили их же методику: сложить и поделить на три. Но запросили стоимость всего форума целиком и отдельно — всех интерактивных инсталляций. Результат аналогичный: по коммерческим предложениям стоимость форума превышает три миллиарда тенге — около 3,1 миллиарда.

В фильме вы говорили, что судья сказал вам: мол, он просто пешка. Это правда?

— Да. Это было в коридоре, он уже выходил из зала и сказал: «Что я могу сделать? Я пешка».

Меня злит больше всего, что по реакции судьи было видно: он понимает — здесь нет события преступления. Даже не состава, а события преступления нет. По его вопросам, по тому, как он уже раздражался на прокурора. У меня в инстаграме есть ролик с нарезками, где он говорит: «Мне ничего не мешает ей оправдательный вынести». Прокурора спрашивает: «Вы будете от своего обвинения отказываться?» У министерства спрашивает: «Вы будете от своего обвинения отказываться?» Я так думаю, что он хотел выносить оправдательный приговор. Но боялся, видимо, чего-то, я не знаю. Он будто бы всю дорогу понимал, что надо оправдать человека. 

Но в самый последний момент что-то случилось, и это непонятное решение он выносит. Вот почему он говорит «я всего лишь пешка». 

Как вы думаете, что стоит за всем этим? Это был заказ? Неумелая борьба с коррупцией? Или ваша мама просто попала под раздачу тех, кто хотел добраться до Кожагапанова — оказалась не в том месте не в то время? Может, у кого-то были личные счёты? Почему всё это всплыло именно сейчас, спустя столько лет после форума?

— Я думаю, какая-то квинтэссенция всех факторов произошла.

Я вам кратко хронологию самого следствия объясню, их логику и почему они не могли остановиться даже тогда, когда понимали, что события преступления нет.

Доследственную проверку начали в августе 2023 года — тогда же начали собирать коммерческие предложения и обратились в «Багам-аудит». Этот период длился с августа по конец сентября. 31 октября зарегистрировали уголовное дело в отношении неопределённого круга лиц. То есть нет подозреваемых, никого конкретного не обвиняют. Просто уголовное дело в вакууме — есть некий ущерб, насчитанный «Багам-аудит», и всё. В таком подвешенном состоянии дело тянется несколько месяцев — с октября по февраль.

По форуму работали несколько сотен подрядчиков — к каждому обращались, каждого вызывали на допрос, перепроверяли все счета-фактуры. Думали, может, найдут обнальные схемы: мол, мы наняли фиктивного подрядчика, он якобы выполнил работы, обналичил деньги и вернул нам. Но мы так не работаем. У нас даже уборщица, получившая 10 тысяч за смену, имеет квиток — и у неё, и у нас. Это даже сфотографировано. Пять месяцев искали — но упёрлись в тупик.

А теперь представьте: в следственной группе 39 человек. В Антикоре зарплаты вряд ли ниже 400–500 тысяч тенге. Считаем: 39 человек на 500 тысяч — это 20 миллионов в месяц. За пять месяцев — 100 миллионов. Получается абсурд: они предъявляют нам ущерб в 280 миллионов, который ничем не подтверждается, а сами уже потратили сотни миллионов. И это только зарплаты — без учёта слежки, оперативных мероприятий, экспертиз и прочих расходов. Упёрлись в стену, не зная, что делать. При этом руководству уже доложили: «Мы точно найдём преступление, оно там есть».

Если вы помните, до нашего дела задержали министра Мухамедиулы. Мы с ним никогда не работали, вообще впервые попали на проект с Министерством культуры и спорта. Никого из сотрудников не знали — ни Кожагапанова, ни людей из комитета туризма, ни министра. Попали туда исключительно через конкурентную борьбу, без всяких предварительных знакомств. Видимо, они подумали, что здесь такая же история, как в делах с Мухамедиулы. И доложили начальству: «Там точно коррупционеры, так же обналом занимались».

То есть, возможно, это было попыткой добавить вес к делу Арыстанбека Мухамедиулы?

— Возможно. Я точно не могу говорить. В хронологическом порядке есть пересечения.

Пять месяцев прошло — всё перепроверили, ущерба нет, никаких серых схем нет, всё кристально чисто. Более того, каждый подрядчик, которого они допрашивают, говорит: «Success провёл такую работу на форуме! Я своими глазами видел — это невероятный объём!» То есть каждый свидетель говорит в нашу пользу. И что они делают? В марте сажают в СИЗО Кожагапанова, выдвигают ему обвинение в превышении полномочий. Переводят в статус подозреваемого — видимо, чтобы эскалировать ситуацию или подчеркнуть свою уверенность в существовании преступления. При том, что ущерба как не было, так и нет.

С этого момента всё — прокуратура подписывает санкцию и оказывается повязанной мнением следствия. Сейчас система работает так: когда прокуратура санкционирует любые действия следственного органа — аресты, квалификацию, перевод в подозреваемые — она, по сути, связывает себя с позицией следствия. Дальше сказать, что она не согласна со следствием, уже нельзя. Это чревато вопросами: «А почему тогда соглашались?» Независимость между следственным и надзорным органами исчезает. С этого момента ни прокуратура, ни Антикор уже не могут дать заднюю — ведь человека посадили в СИЗО и выдвинули обвинение.

С этого момента у них начинаются вообще сумасшедшие движения. В апреле к нам приходит гражданский иск от Министерства туризма и спорта на полтора миллиарда — честно, впервые в жизни такое видела. По сути Антикор заставил их подать этот иск. Представительница министерства потом говорила: «Антикор пришёл к нам, показал ущерб и сказал: подавайте в суд». Там буквально написано: 1,5 и восемь нулей. Как может быть такой ущерб, если считаешь дни аренды, стоимость оборудования? Не бывает таких круглых цифр — только если решил: «Пусть будет полтора». Натурально ровно полтора миллиарда тенге. Никаких подтверждающих документов нет. На тот момент даже той липовой оценки у них не было. Ни документов, ни приложений к иску. И на основании этого накладывают аресты на наше имущество.

На основании этого иска продлевают следствие. У следствия есть сроки — два месяца, шесть месяцев. Обычно редко разрешают расследовать дольше полугода, только в уникальных случаях. И вот на основании липового иска продлевают срок следствия больше шести месяцев. А дальше появляется недобросовестный оценщик, который рисует им ущерб.

Всё это время Антикор постоянно твердит, что сделает из нашей семьи и семейной компании ОПГ. Оказывается, это у них отработанная схема. Омбудсмен Канат Нуров говорил нам, что у предпринимателей в делах Антикора есть несколько типичных проблем. Первое — предпринимательскую прибыль трактуют как хищение через среднерыночные цены. Второе — любую корпоративную структуру записывают в ОПГ.

Представьте: обычная семейная компания. Папа — учредитель, мама — генеральный директор, я после университета пришла работать в семейный бизнес. Они трактуют это как семейную ОПГ — будто мы итальянский мафиозный картель из отца, матери и дочери. И нам говорят: «Вас троих закроем».

То есть ситуация закрутилась как снежный ком просто потому, что они уже не могли дать заднюю, боясь для себя каких-то профессиональных последствий?

— Именно так. Ни у одного из них — ни у следователя, ни у руководителя следственной группы, ни у руководителя управления, ни у прокуратуры — надзирающего прокурора, ни у судьи — не хватило мужества поступить по закону, а не так, как им диктует система. 

Без состава преступления у вашей матери не было бы состава и у Кожагапанова.

— Да. Изначально наша компания силовикам была не нужна. Нужен был крупный чиновник — задача была накопать что-то на вице-министра. Мама и наша семейная компания — просто инструмент для обвинения этого чиновника. И вот какое противоречие: ему предъявляют злоупотребление полномочиями, но злоупотребление без второй стороны, в чьих интересах он действовал, невозможно. Получается парадокс: с одной стороны, нам нечего предъявить; но если нам нечего предъявить, его придётся отпускать. А он уже три месяца отсидел в СИЗО. Представьте: человек спокойно молча выйдет?

Но при этом вы говорите, что предприниматели нередко попадают под следствие из-за якобы завышенной прибыли уже безо всяких политических подоплёк?

— Во-первых, Антикор гонится за статистикой. Когда преступление доказать тяжело или его не было вовсе — например, отсутствует коррупционная составляющая, — цепляются за повышенную прибыль. Потому что прибыль очевидна: любой предприниматель работает ради неё, всегда есть за что зацепиться. Это стало их постоянным инструментом. 

В нашем случае, как сказал вчера омбудсмен, мы — квинтэссенция всех системных проблем. Все ошибки, которые можно допустить в отношении невиновного человека, сплелись в идеальный кейс для демонстрации всех недостатков системы. Обычно бывают дела, где предъявляют завышение цены, но есть ещё неисполненные работы или другие проблемы — целый клубок. В нашем случае — стопроцентное исполнение всех работ, сверх того ещё дополнительно сделано. Ни одного недовольного среди госорганов. Все процедуры по букве закона.

И добросовестного человека с такой профессиональной репутацией, как у мамы, обвиняют в том, что она построила хорошую компанию и могла выставить справедливую цену за профессионализм.

А сколько вообще ваша компания заработала на этом форуме?

— Мы всё это озвучивали открыто и не стесняемся. Маржинальность проекта была около 30 % — порядка 800 миллионов тенге. Но смотрите: у нас проектный бизнес, и компания не однодневка. Не так, что один проект за 10 лет и всё. В том же 2018 году мы провели ещё около 50 мероприятий немалого масштаба. За две недели до этого форума у нас было другое мероприятие. И через две недели после. Поточное производство. 

Что делается с этой маржинальностью? Понимаю, что 800 миллионов маржи для обычного человека может звучать внушительно. Но это же не так, что мы берём деньги наличкой в карман и едем на Канары — это абсурд. В конце года собирается маржинальность со всех проектов, и с этого дохода платятся налоги, зарплаты, оплачивается содержание трёх офисов в разных городах. В пиковый момент у нас было 100 человек в штате. При среднем окладе 500 тысяч тенге — разброс зарплат был от 250 тысяч до полутора-двух миллионов на руки. 500 тысяч на 100 человек в год — уже 600 миллионов. Есть месяцы, когда проектов нет вообще. И все эти риски нужно закладывать. Поэтому нам стыдиться нечего.

И ещё интересный казус: они говорят, что мы завысили цену. При этом, когда министерство подавало бюджетную заявку на основе нашего коммерческого предложения, её проверял Минфин. Три-четыре недели назад Берик Шолпанкулов — тогда вице-министр финансов, сейчас зампред Нацбанка — на брифинге в СЦК отвечал на вопрос по этому форуму. Он подтвердил те же показания, что давал в суде: «Мы провели тщательный аудит всех цен. Сократили стоимость коммерческого предложения почти на 600 миллионов. В рамках согласованного не выявили никаких неэффективных трат».

Как это понимать? Минфин целый год проверял, провёл аудит, им всё было нормально — а через семь лет Антикору не нормально. Почему не спрашивают и не проверяют чиновников, которые согласовывают дорогие мероприятия и выделение бюджетов? Почему предприниматель должен отвечать за весь госаппарат?

Можно ли в таком случае считать, что государство выступает ненадёжным партнёром, способным трактовать прибыль бизнеса как «завышенные аппетиты» или мошенничество?

— Мы ждём сейчас решение апелляционного суда. Если приговор, который состоялся 19 мая, будет усилен решением апелляции, то я могу 100 % сказать, что государство — неблагонадёжный партнёр.

Потому что в государственных контрактах полностью исчезает предсказуемость правовых последствий. Когда мы заключали договор, наши действия соответствовали букве закона, всем правилам. Через семь лет они меняют правила и говорят: «Оказывается, есть среднерыночная цена, выше которой нельзя». А кто гарантирует, что через ещё три года эта цена не станет меньше? Или не придумают что-то новое?

600 тысяч предпринимателей и юрлиц, работающих сейчас с государством по госконтрактам, находятся под дамокловым мечом.

О вашей маме ходят слухи, что именно ей всегда доставались крупные государственные заказы. Мол, это не просто так — без чьего-то влияния такое невозможно.

— Слышала, конечно, но это из разряда: у успешного человека всегда найдутся недоброжелатели, которые скажут, что успех несправедлив, нечист или ещё что-то. Я сама была свидетелем всего этого пути. Причина быстрого роста компании в том числе в том, что мы занимались не только госзакупками и госконтрактами. У нас есть большой блок контрактов, которые вообще не имеют отношения к госсектору. То есть мы хорошо работали с международными компаниями, корпоративным частным сектором. Госконтракты — это всего лишь одно из направлений у нас.

Мы хорошо рванули потому, что ещё в 2013 году, когда только зарождалась вся эта госзакупочная история — и это даже не было модно, — мы создали отдел из четырёх-пяти человек. При том, что вся компания насчитывала условно 25 человек, пятая часть занималась конкретно мониторингом госзакупок и подготовкой документов. Это было поставлено как полноценный бизнес-процесс — подготовка документов, систематизация. Благодаря этому к нам никто не мог придраться на госзакупках. Мы даже часто подавали жалобы и судились по тендерам, где нас незаконно отклоняли.

Договоры мы получали не потому, что у нас была какая-то крыша — если говорить совсем неформально. Её у нас никогда не было. Как определить крышованную компанию? У неё договоры только с одним типом заказчиков, и она постоянно следует за конкретным чиновником. Если посмотрите наши договоры, там широчайший разлёт. Мы работали практически с каждым госорганом. А так не бывает, когда ты крышованный и получаешь заказы только благодаря протекции.

А что сейчас стало с компанией?

— Компания полностью разорена, ничего не работает, нет рабочих мест, не платятся налоги. В том числе потому, что Антикор ведёт такую политику: как только начинается следствие, сразу блокируются все счета. При этом мы были просто свидетелями. А у свидетеля по Конституции нельзя ограничивать права — нельзя блокировать счета, запрещать выезд, что-либо ещё. Это неконституционно. Нам же заблокировали все счета. 

Какие личные и профессиональные выводы вы сделали из всей этой истории?

— Постоянно задаюсь этим вопросом. В сердцах, когда эмоции зашкаливают, думаю: зачем дальше что-то делать при такой непредсказуемости? Ты всё делаешь по закону, следуешь правилам, платишь налоги, пытаешься приносить пользу — и в итоге такой результат. Есть ли смысл? Конечно, часто посещают мысли об эмиграции, о том, что бизнес надо делать в другом месте.

Но, с другой стороны, надежда всё равно не покидает. Не случайно же в конце июня произошли перестановки в силовых блоках. Президент напрямую говорил: правоохранительные органы не должны быть репрессивной машиной. Мне это очень откликнулось — как бы пафосно ни звучало, но сложилось ощущение, что какое-то зерно там есть. Вся идея закона и порядка должна начинаться в первую очередь с самих правоохранителей и судей.

Какими, по-вашему, должны быть новые принципы и формат взаимоотношений между бизнесом и государством, чтобы избежать подобных ситуаций?

— Не могу говорить за всех предпринимателей, но креативная индустрия — это высокая добавленная стоимость, которая выше среднерыночной. Мне кажется, система госзакупок изжила себя — если говорить про сферу креативных услуг и её взаимодействие с госорганами.

Бизнес, работая с государством, по сути бесправен. Все условия диктует госорган как заказчик — условия договора, тендера, заключения сделки. У бизнеса вообще нет права голоса. Все процедуры, сроки — всё полностью определяется государством. При этом происходит депрофессионализация чиновников, занимающихся планированием госзакупок. Они не могут нормально спланировать по времени то, что нужно.

Спросите любого предпринимателя, работающего с госорганами, — съёмка фильмов, организация мероприятий, выставок, любые креативные проекты. Госорган всегда срывает сроки, всё делается в последний момент. На проекты, которые должны реализовываться полгода, предпринимателю оставляют две-три недели. Я видела такие кейсы. А потом предпринимателя шпыняют за то, что за эти недели он не смог сделать качественно, как было заложено.

Что бы я сделала с этой системой? Во-первых, её надо разделить. Мы работали не только с госорганами, но и с международными организациями — ООН, ПРООН. Это тоже бюрократические машины со своими процедурами закупок. Но они, например, делят процесс на два разных тендера. Первый тендер — на разработку. Есть подрядчик, который разрабатывает концепцию — прописывает таймлайн, хронологию, техническую спецификацию, ПСД, KPI для отслеживания. Он сопровождает весь проект. Отдельно есть тендер на исполнение. Тогда получается более-менее эффективная система.

Более того, у нас в тендерных процедурах никогда не учитывается интеллектуальная собственность, авторские права, интеллектуальный труд. Посмотрите госзакупки — в них никогда не расписывается, например, агентская комиссия. Считается, что компания должна получить заказ и всё раздать подрядчикам подчистую. Когда же мы работаем с ООН, они говорят: «Распишите стоимость услуг в две таблицы — агентское вознаграждение и прямые расходы». В агентском вознаграждении указываешь внутренние услуги, трудочасы — например, стоимость работы арт-директора, количество часов. Это не только зарплата — туда входят прибыль агентства, накладные расходы, всё, что остаётся внутри. И никто не придирается. Ведь это то, как агентство оценивает свою работу. Так работают все консалтинговые компании, «Большая четвёрка». 

Отдельно — прямые расходы: потратил на аппаратуру, аренду помещения — и вот чек, ни копейки больше. При такой системе есть прозрачность.

Но наши госорганы не понимают понятия «трудочасы» — его вообще нет в гостендерах. Если, не дай бог, заикнёшься про трудочасы, их вырежут. Абсурдная ситуация.

Вы говорили, что хотели своим фильмом показать — мама не одна, что вы её поддерживаете. А на какую реакцию вы рассчитывали и получили ли уже отклик от тех, кто вовлечён в уголовный процесс? Может, кто-то звонил и спрашивал, зачем вы это сделали? Никто не просил удалить?

— Мне лично не звонили с просьбами стереть или что-то ещё — такого не было. Но знаю, что фильм посмотрели многие судьи, и они в шоке. Многие в креативной среде посмотрели — приходит разный фидбэк. Правозащитники говорят, что там показано всё, что может быть не так с судебным процессом.

Знаете, чего я хотела добиться в долгосрочном плане? Кроме эмоциональной составляющей с мамой. Судебные процессы чаще всего проходят за закрытыми дверями. И даже когда они открыты, сидеть по шесть часов в день на каждом процессе люди не будут. Сколько раз слышала: мы пишем жалобы в Генпрокуратуру — отвечают «в суде разберутся». А то, что происходит в суде на самом деле, люди не видят. Получается: 19 мая выходит приговор, и люди думают — «в суде разобрались, они похитили миллиард тенге». А по факту всё было не так.

Почему фильм четырёхчасовой? Хотя это самоубийство в плане охватов. Я постаралась сделать так, чтобы люди реально погрузились, посмотрели, увидели, как это происходит на деле — как изворачиваются факты, как очевидные вещи трактуют совершенно по-другому. Я ничего не скрывала — просто вырезала куски из суда, убрала пустоты, приложила реальные документы. Хотела, чтобы люди увидели: суд может и не разбираться, оказывается. Или разбираться не по закону.

Мне хотелось где-то зафиксировать, как есть. Может, через год у кого-то будет такая проблема, а нам, когда всё началось, вообще некуда было посмотреть. Всё, что видишь в СМИ, — только озвучивание приговоров. Максимум — какие-то жалобы. А фильм останется в истории. 

А через какое-то время меняется конъюнктура, они сами понимают, что решение несправедливое, и откатывают его назад. Кейс, абсолютно схожий с нашим — за исключением политической составляющей, — дело Сейтказы Матаева. Его и сына тоже обвиняли в хищении. Абсолютно идентичная ситуация: их обвиняли в слишком большой прибыли. Они получали скидки у СМИ при размещении материалов, и эту разницу предъявили как хищение. Их, как мою маму, сначала судили по 189 статье — «Хищение». Хотя абсурдно предъявлять эту статью предпринимателю: она применяется только к должностным лицам госорганов, которым вверяется госимущество. У них тоже всё развалилось, переквалифицировали на мошенничество — 190 статья. Моей маме тоже переквалифицировали на мошенничество.

Они отсидели два года, вышли, через время их оправдали. Зачем проходить весь этот процесс, когда можно сразу сделать по закону? Весь абсурд в том, чтобы мама вышла из СИЗО, нужно не нарушить закон, а наоборот — провести приговор в соответствии с законом. Если сделаешь по закону — мама выйдет. И нам не нужна ничья кровь, мы даже исков подавать не будем. Просто очень переживаю за её здоровье.

Как вся эта история повлияла на вашу семью?

— Ужасно повлияла. У меня родители — два суперактивных человека. Всегда много занимались спортом, здоровье было, как у молодых. Эти два с половиной года превратили моих родителей в стариков. Им неприятно будет это читать, но если возьмёте две фотографии — до дела и сейчас — просто не узнаете этих людей. Повылезало много серьёзных болячек. Не буду озвучивать подробности, потому что родители не хотят.

У мамы, кроме серьёзных системных заболеваний, в СИЗО началась сильнейшая пищевая аллергия, мы не знаем пока на что. У неё отекает всё тело, отёк вплоть до Квинке. Когда показывала фотографии врачам в медцентрах, они были в ужасе. В любой момент с ней что-то может произойти. Слава богу, удалось вывести её на медосмотр — через все процедуры, получение разрешений. Из-за этого мы возим ей еду каждый день.

В марте делала ей чекап — всё было нормально. Полутора месяцев в СИЗО достаточно было: вылезает панкреатит, пиелонефрит, воспаления всякие.

С человеческой точки зрения не понимаю, зачем ей через это проходить. Какое зло может нанести 61-летняя женщина, пребывая на свободе? Если задача — восполнить ущерб, вернуть деньги в бюджет, это можно решать в экономической плоскости, не уголовной. В гражданско-правовых отношениях, экономическом суде. 

Я счастливый человек — ведь у меня очень крутые родители. Я всегда знала: за мной стоят две глыбы. Это невероятное чувство безопасности. Когда началась эта ситуация, я осознала — наверное, самый сложный период в жизни любого ребёнка, когда понимаешь, что родители стареют и настаёт твоя очередь их защищать. 

Какие у вас планы на оба случая — если маму не оправдают или, наоборот, освободят?

— Если будет оправдание, первое, чем мы займёмся — это здоровье родителей. Это беспокоит меня больше всего. И мамы, и папы — куча всего, что теперь надо лечить и приводить в порядок.

Касательно компании ничего сказать не могу. Будем восстанавливать или нет — это определённый ПТСР, травма, которую надо пережить и понять, как действовать дальше. Но зная родителей, на одном месте они точно сидеть не смогут. Что-то будут делать — преподавательскую деятельность, научную или продолжат предпринимательскую. Касательно себя — не знаю. Нахожусь в потерянном состоянии относительно будущего.

Если оставят приговор в силе... Честно скажу, даже не допускаю такой мысли. Страшно её допускать, потому что не могу поверить в такую несправедливость от ещё большего количества людей. В суде первой инстанции один судья сидел, а в апелляции их трое. Они увидят всё происходившее, все нарушения, показания, экспертизы. И я не могу представить мир, где белое будет называться чёрным. Просто не могу.

Читайте также:

• • Кинематографисты и артисты просят Токаева вмешаться в дело осуждённой за мошенничество Коккозовой
  • Апелляция по делу Кожагапанова: защита требует участия бизнес-омбудсмена
  • «Агенты Антикора пришли как бандиты» — дочь осужденного Кожагапанова выступила в защиту отца