Монологи студентов-казахстанцев, которые вынужденно остались в России на время войны с Украиной

Россия уже больше 40 дней ведет войну на территории Украины. С её начала в стране стартовали этап «закручивания гаек» и массовый отток населения. В первую очередь эмигрируют те, кому может угрожать уголовное дело за инакомыслие и критику правительства, – в Грузию, Армению, Казахстан и другие страны СНГ. Далее следуют те сомневающиеся – с мыслями «успеть до железного занавеса».

Вместе с тем в России остаются жители Казахстана. Особенно их много среди студентов, обучающихся в местных вузах.

Orda.kz публикует монологи студентов, которые пока что вынужденно остались в России. В словах они выразили собственное ощущение от происходящего: как находиться и жить в стране, которую «отменяет» и считает агрессором почти весь мир; чего они уже лишились из-за санкций и почему хотят вернуться домой после выпуска.

Для безопасности молодых людей (по их просьбе) мы изменим имена, оставив только названия вузов. Многие студенты отказывались говорить с корреспондентом о войне, опасаясь для себя последствий.

Алия, Сибирский государственный медицинский университет (Томск)

У меня много друзей из разных стран, в том числе из Украины. Именно поэтому до дня вторжения в неё, 24 февраля, я всё время находилась в неопределённом состоянии, «ожидая войны». Но, к моему удивлению, мои знакомые россияне боялись этой войны больше, чем украинцы, так как осознавали большое число внутренних проблем, которые лишь усугубятся [в случае атаки]. Отношение к этой войне у меня резко негативное.

За 40 прошедших дней я успела испытать весь спектр эмоций: тревога, бессилие, недоверие. Во многом на мое эмоциональное состояние за месяц до войны повлияли январские события в Казахстане, так как моя семья жила и в эпицентре. Отличие сейчас в том, что тогда я переживала всё это на расстоянии, здесь, в России, а сейчас – внутри этой страны. Поэтому то самое чувство тревоги со мной в том числе потому, что я потеряла ощущение собственной безопасности, а также из-за чувства страха никуда больше не уехать.

За время войны я старалась избегать новостей, чтобы не впасть в депрессивное состояние, но всё равно меня держат в курсе мои друзья-украинцы, а также те люди, которых я часто читаю в интернете, например, журналист Антон Лядов и доктор Евгений Комаровский. Конечно, каждая новость оттуда – это пропущенные через себя истории и эмоции. Невозможно остаться равнодушным.

Мои одногруппники, к слову, не поддерживают войну, чему я безумно рада, потому что стало страшно от узколобости людей, которые этот ужас восхваляют. Преподаватели стараются игнорировать происходящее и не разговаривать на провокационные темы (в Пензе против российского педагога возбудили уголовное дело «о фейках про армию РФ»; о критических высказываниях учительницы английского языка в полицию сообщили ученики восьмого класса училища олимпийского резерва; они записали на диктофон разговор о действиях российской армии в Украине; это лишь один из примеров – Прим. Orda.kz). Студенты также не высказывают открыто свою позицию по этому вопросу, потому что боятся риска отчисления. У молодёжи, которая не смотрит телевизор, пропагандистские каналы вызывают лишь улыбку. Вместе с тем до сих пор не могу отойти от шока после разговора с третьекурсницей юридического факультета, которая смотрит новости на Russia Today (сеть телеканалов с международным вещанием, обвиняется международным сообществом как инструмент пропаганды – Прим. Orda.kz) и абсолютно уверена в правоте действий президента [Владимира Путина]. Вот она – за «денацификацию» Украины. Со своими родителями мы стараемся не обсуждать политику, тему войны – тоже, потому что в большинстве своем это люди из СССР. Они не могут представить себе, что такое демократия, привыкли жить под властью «вождя» и «терпеть».

После того как Россия вторглась в Украину, у меня появилось недоверие к россиянам. Бывает страшно что-то сказать, написать, посмотреть. Всё ожидаю, что кто-то может донести. Поражают равнодушие, хладнокровность большей части населения. Не могу сказать, что это защитная реакция, потому что иногда реакция этих людей за гранью [моего понимания]. Многие бюджетники из моего вуза готовы поддержать любое абсурдное решение ради баллов по учёбе. Это пугает.

Я не вижу своего будущего в России и никогда не видела. Мне не нравится ни её государственное устройство, ни экономика, ни население, ни климат.

Хочется уехать уже сейчас, но нужно получить высшее образование.

Мои друзья-россияне уверены, что теперь будущее – это железный занавес. У многих из них участились панические атаки, тревожные состояния. Они не знают, что их ждёт.

Последствия санкций я уже ощущаю на себе. Цены выросли в два-три раза, это бьет по карману. Теперь нет возможности оплачивать по Apple Pay, нет возможности продлить подписку в Spotify, Netflix и так далее. Нет возможности переводов с казахстанских карт на российские. Но это такие мелочи по сравнению с тем, что ощущают украинцы.

Мне хотелось бы соотнести, насколько теперь изменилось качество жизни в Казахстане по сравнению с Россией. Я пока не была в Казахстане после января, и мне сложно сравнивать, но я вижу по моим друзьям, что там появилось больше свободы слова. Подруга, которая боялась высказывать свое отношение к январским событиям, без страха отчисления вышла на митинг в поддержку Украины. Штрафы за буквы «Z» тоже порадовали – этот символ, на мой взгляд, индикатор дебила.

Также радует свобода передвижения, потому что из Казахстана можно свободно вылетать в другие страны. Ну и в целом наличие синенького паспорта успокаивает. У меня нет страха, как у друзей-россиян, относительно того, что возможны какие-то притеснения за границей по национальному признаку. Скорее всего, ожидается, что в Казахстане станет больше свободы выбора товаров и техники, которая теперь под запретом в России.

Что касается национализма и жизни внутри России, то чувствую себя здесь как гражданка Казахстана в относительной безопасности, но чувство тревоги всё равно присутствует – жить в неизвестности тяжело. С ярким нацизмом я не сталкивалась, но без шуток по поводу происхождения не обходилось.

Карим, Уральский федеральный университет (Екатеринбург)

Если есть момент жизни, когда она делится на «до» и «после», то это был именно тот день – 24 февраля. Тогда мне казалось, что произошло что-то важное, но весь ужас я осознал только через несколько дней после случившегося. Я человек сопереживающий. В начале 2022 года казалось, что нет ничего страшнее, когда в твоей стране с автоматами ходят люди из соседних государств, но это сейчас нельзя сравнить с тем, что происходит в Украине, где в страшных условиях погибают люди: как украинцы, так и русские. Это какой-то запредельный уровень ужаса, судя по всему. И я до сих пор не понимаю, ради чего всё это. Даже если не брать в расчёт конкретный конфликт (двух государств – Прим. ред.), ведь из-за него нарушилась вся система мировой экономики, везде растут цены и каждая страна так или иначе страдает от этой войны. И Казахстан тоже ощутит это.

Эта бойня уже идёт больше 40 дней, но постепенно человек привыкает ко всему. Мне говорили, что во время войны в Афганистане и Чечне люди тоже привыкали, но привыкнуть к этой войне я не могу чисто из-за гуманизма – вижу каждый день в Telegram и Twitter фотографии разрушенных домов, привычных взгляду построек и трупы людей. Есть ещё рубеж принятия и невозможности принятия, такой волнообразный процесс потрясений: первые ракеты, разрушенный и почерневший Мариуполь, а сейчас показали умерших мирных украинцев под Киевом, откуда ушли русские солдаты. Это сильные моменты. А ещё это бесконечное поле для творческого осмысления. Жду качественных фильмов на Netflix, благо в Украине ничего от зарубежных документалистов и журналистов не скрывают. В отличие от людей в России. Это важная тема.

Я сразу заметил, как те СМИ, которые я читал, например, Meduza, вдруг стали закрываться или притесняться, хотя никакого военного положения не вводили. Вот «войну» называть «войной» нельзя – идет «специальная военная операция», как её тут называют. А те издания, которые освещали ту самую «войну», оказались заблокированы. Поэтому VPN стал одним из самых частых сервисов, что я использую. Есть бесплатный, но с приложением батарея (телефона – Прим. ред.) с ним стала садиться быстрее.  Удаётся через него заходить в Instagram. Он теперь тут тоже заблокирован, да и к тому же запрещен. Если бы не было Telegram, боюсь, со свободой слова вообще было бы тут туго, хотя падать еще есть куда. Хоть жизнь и идёт своим чередом, но все развлекательные программы по YouTube тоже почти перестали выходить. В России теперь есть угроза закрытия и этого (хостинга – Прим. ред.). Такие методы борьбы с информацией говорят о многом – правду не скрывают.

Я замечаю, что мои однокурсники тоже переменились в своем внешнем (поведении – Прим. ред.), и в кулуарных разговорах и переписках они против этой войны. Открыто выступать стало опасно, но люди тут неоднократно выходили на антивоенные митинги, которые жестко разгонялись полицией. Последний раз – на прошлых выходных. Иностранцы на них не ходят, боятся депортации. Задержанным выписывают сутки в тюрьме (арестовывают в спецприемнике на срок до 30 суток – Прим. ред.).

Преподаватели есть адекватные, которые против войны, но со студентами это не обсуждается. Вот руководство вуза якобы поддерживает спецоперацию. 1 марта Ученый совет УрФУ поддержал военную спецоперацию в ответ на петицию студентов, которые эту войну осудили. Сделали целую новость на сайте вуза.

Телевизор я не смотрю, но мои друзья жалуются, что из-за пропаганды они стали терять хорошие отношения со своими близкими, особенно более взрослого возраста. Мои родители всё понимают, но теперь мы эту ситуацию уже не обсуждаем из-за того, что я нахожусь в России, то есть не совсем в безопасности для обсуждения этой информации.

Своё будущее в Российской Федерации я пока не вижу и жду время окончания учебы. И это объединяет меня со всеми адекватными россиянами, которых на самом деле много, просто из-за государственной машины и репрессивных законов их голоса стали менее слышны.

Марк Смоленский