За правду пойду до конца: мать погибшего в Алматы солдата рассказала, как на срочников берут кредиты

Недавно Orda.kz рассказывала историю солдата национальной гвардии Ербаяна Мухтара, который всего три месяца отслужил в воинской части 5571 города Алматы и впал в кому, из которой не может выйти уже полгода. Родителям сообщили, что их сын потерял сознание в уборной и в результате получил черепно-мозговую травму. Родные в эту версию не верят и требуют полноценного расследования. И это не первый несчастный случай в части 5571. Два года назад там погиб другой солдат — Алмас Шахимов из Кокшетау. Военные обвинили в случившемся песчаную бурю и палатку. Мать погибшего Индира Туганбаева дала эксклюзивное интервью нашему корреспонденту.

Ирдира, расскажите про сына, каким был Алмас?

— Алмас был очень добрым и открытым человеком, таких у казахов называют «ақкөңіл» — искренний, прямодушный, честный, чистосердечный. Родился 9 марта 2003 года. Он старший, ещё у меня есть две дочери. С детства сын мечтал стать военным. Есть фотография, где он школьник в военной форме на построении. После седьмого класса хотел поступить в кадетский корпус «Жас улан». Но не получилось из-за плохого зрения. После девятого класса поступил в колледж гражданской защиты, учился на пожарника.

Он очень любил сестрёнок, всегда о них заботился, баловал их. Когда старшая поступила в колледж, оплачивал ей учёбу. Младшую собирал в школу, всегда покупал ей всё необходимое. Он ведь с 12 лет работал. Собирал деньги для первоначального взноса нам на квартиру. А вообще мечтал построить для нас дом. Накопил три миллиона тенге, которые мы потратили на его похороны...

В 16 лет он уже устроился на постоянную работу. Сначала помогал в столовой, где я работала. Через три года открыл ИП: делал суши и пиццу. Такой вдохновлённый был, когда начал свой бизнес. Говорил: «Мама, вы теперь не будете нуждаться, всё будет хорошо». Потом его внезапно призвали.

Как его забрали-то вообще? Он пошёл в военкомат провести друга Арлана Аминова, которому пришло аж шесть повесток. И медкомиссия заодно осмотрела Алмаса и признала его годным для призыва. Хотя он говорил, что недавно перенёс операцию по коррекции зрения и ему полгода противопоказаны физические нагрузки. Он всегда мечтал о службе, но мы думали, что он пойдёт в армию осенью. 27 мая 2022 года его призвали. 28-го они выехали в Алматы. 29-го он уже был в воинской части 5571 города Алматы. А 30 мая на него уже оформили первый кредит.

Кредит? Поясните, пожалуйста. Вы хотите сказать, на него оформляли кредиты в армии?

— Да, я тоже очень удивилась, когда 22 июня мне позвонили из банка и сообщили, что у сына просрочена выплата по кредиту. Ведь перед тем, как он уехал, я лично закрыла все задолженности, которые у него были перед банком — он брал деньги для бизнеса. Я сказала банковскому работнику, что это, наверное, ошибка. Ведь не прошло и месяца, как сын в армии, какие у него могут быть кредиты. Но мне сообщили, что задолженности образовались уже в период его службы. Сначала они оформили кредит на 16 000 тенге — «взяли продукты», как рассказали позже. 7 июня оформили в рассрочку сотовый телефон, 11 июня в том же магазине купили ещё один телефон.

Тогда я позвонила офицеру, который непосредственно забирал Алмаса в армию, Дмитрию Карпиенко. Ведь 29 мая он забрал сотовый телефон у моего сына и других новобранцев. Я рассказала, что звонили из банка, сообщили о кредите. Этот офицер начал на меня кричать: «Ты что думаешь, я взял кредит? Если телефон у меня, это не значит, что я брал кредит». Он тогда ещё пророчески сказал: «Таким темпом твой сын не дослужит до конца». Вот и не дослужил.

Как решили инцидент с кредитом, кого-то наказали? Вы сказали, что это был первый кредит, значит, были ещё?

— После этого 8 июля мы ездили в Алматы на присягу. Я тогда поговорила с вышестоящим командиром. Он сказал: «Не нужно жаловаться руководству выше, потому что вашему сыну тут будет тяжело». Сын тоже настоял, чтобы я не раскручивала этот инцидент. Они (военные) отправили мне деньги для погашения задолженности. Через пять месяцев один из офицеров Айтуган Ержан сообщил, что офицер — на тот момент старший лейтенант Ерболат Шаназар — брал эти кредиты. Сам Шаназар был прямым командиром моего сына. Он признался позже, что брал эти кредиты. У нас есть его показания. После этого случая они снова взяли кредит на имя сына на 280 000 тенге. Этот Шаназар, оказывается, игрок. Он пользовался карточкой моего сына. Родители других солдат переводили деньги на имя моего сына. Там были переводы по 10–20 тысяч тенге, в том числе в ночное время.

Когда мне из банка позвонили, я счёт заблокировала. И он не смог дальше пользоваться данными Алмаса. И мне другой солдат потом написал: «Вот вы ему карточку заблокировали, он теперь у меня берёт». И позже я узнала много похожих историй, матери срочников рассказывали, что их сыновья из армии возвращались с огромными кредитами.

После смерти моего сына Шаназара перевели в Талдыкорган, а потом уволили. И он, несмотря на все признания, не наказан. Когда шло следствие, тот факт, что на сына оформляли кредиты вообще не учитывали.

Когда вы в последний раз разговаривали с сыном? Что он вам тогда рассказал? Он жаловался на что-либо?

— Седьмого августа мы разговаривали с Алмасом в последний раз. Почему-то в тот день у него не было настроения. Я же вам выслала его последнюю прижизненную фотографию. Тогда старослужащий из Тараза дал им телефон, чтобы они могли поговорить с родными. Я хорошо помню тот день — было воскресенье, я стирала. С незнакомого номера мне пришло сообщение на WhatsApp: «Мам, я сейчас на видео позвоню, только вы не шумите, отключите микрофон. Пожалуйста, покажите моих сестрёнок».

Девочки были дома, я их позвала. Он приложил палец к губам, чтобы мы не разговаривали. Лежал на кровати, на втором ярусе. Жестами показывал, будто целовал нам руки. Словно прощался с нами. Держался за сердце, знаками показывал, что любит нас. Пообещал позвонить вечером.

А в телефонном разговоре он поделился со мной: «Мама, командир мне сказал: Алмас, ты хорошо себя проявил. В Костанае и Петропавловске есть военная академия КНБ, мы будем рекомендовать тебя на учебу. За два месяца до окончания службы пусть приедут твои родители, соберём все документы и отправим тебя учиться. Но я отказался». Я спросила, почему. Он ответил, что хочет сразу после армии дальше зарабатывать и собирать деньги на дом. Я, конечно, начала его разубеждать, сказала: не нужно отказываться от своей мечты. Ведь он всю жизнь мечтал стать военным. А тут такой шанс, тем более академия КНБ. А во вторник Алмас умер. Он отслужил всего два месяца.

Как вы узнали о смерти Алмаса?

— Как я уже сказала, это был вторник, девятое августа. Нам позвонили в 23:45, мы с мужем уже спали. Сначала позвонил мой телефон. И в трубке резко: «Алмас өлді (умер), Алмас өлді!» Голос был совсем молодой. И сразу бросили трубку. Спросонья я не поняла, что происходит. Подумала, что кто-то шутит. Потом зазвонил телефон мужа. Он ответил и швырнул телефон об стенку. Потом снова позвонили мне. На этот раз спросили, я ли мама Алмаса Шахимова. Я ответила: да. И мне сказали, что звонят из воинской части, были учения, на которых во время бури потеряли моего сына, что он погиб. Дальше я уже ничего не помню, вспышками лишь всплывают лица близких, которые пытались привести меня в сознание.

То есть сразу ночью вам сообщили, что он умер во время бури?

— Да. Позже, когда мы увидели на шее следы от удушья, я подумала, что сначала, наверное, хотели обставить всё как суицид. Но потом придумали сценарий с бурей.

10 августа привезли тело в Кокшетау. 11-го были похороны. Вы же знаете, у нас есть обряд: перед похоронами тело омывают. Это делал мой брат. У него давление подскочило до 170. Он мне тогда сразу не рассказал, что увидел — на теле моего сына не было живого места. Помимо гематом, по всему телу, включая голову, глубокие ножевые порезы, на спине явно различимые следы от ремня и девять ямочек от сигарет. Они тушили об него сигареты, понимаете.

После похорон в мечети выступал кто-то из командования. Он сказал, что Алмас погиб героической смертью, спасая других солдат. Также он заявил: «Не только ваш сын пострадал. 15 человек лежат в больнице в тяжёлом состоянии. Медсестра в гипсе лежит». Что позже, конечно же, не подтвердилось.

В какой момент вы поняли, что версия о несчастном случае неправдоподобна и вы её не примете?

— Я была словно в оцепенении первые дни после смерти сына. Это прозвучит странно, но мне приснился сон. Прошло два дня после похорон, я под утро только уснула. И снится Алмас, он мне говорит: «Мама, не верьте никому, здесь не было бури, меня убили. Езжайте в Алматы, и вы узнаете всю правду». И показывает, как его бьют. И он сказал, что четыре офицера избивали его часами, издевались над ним.

От шока я проснулась. В чём была встала и побежала. Взяла с собой только паспорт и сумку. И сразу поехала в Алматы, меня сопровождала мама.

Не знаю, откуда военные узнали о нашем приезде, но в Алматы нас встречали. Отвезли в часть. Когда я увидела однополчан Алмаса, чуть не потеряла сознание, мне стало плохо. Ведь среди них должен был стоять и мой сын.

Та самая медсестра, которая должна была быть с гипсом, принесла мне лекарства. Она была абсолютно здорова, без каких-либо видимых повреждений. Я спросила её, где в госпитале я могу увидеть других солдат, пострадавших от бури. Она с удивлением сказала, никаких раненых нет, никто кроме моего сына, не пострадал.

Вы разговаривали тогда с сослуживцами Алмаса?

— Конечно. Я заглядывала в глаза всех солдат, они как заведённые твердили: была буря, была буря, опустив глаза в пол. Там был худощавый парень, сидел во втором ряду. Я спросила, обращаясь ко всем солдатам: его же убили? И он глазами вот так показал: да. Я говорю: никакой бури не было? И он снова глазами: да. Они не могли говорить правду открыто. Я не могла и на того парня указать, чтобы следствие его допросило, ведь ему тогда тоже будет худо.

Я осмотрела каждого из этих 15 «пострадавших» человек. Ни одной царапины ни на ком из них не обнаружила. Все абсолютно целые. Хотя мне сказали, что все они лежали в госпитале после бури. Я разговаривала с ними. Они все путались в показаниях. Никто из свидетелей не согласился пройти допрос с полиграфом. Но анонимно мне говорили: мы скажем правду, если статью переквалифицируют на 99-ю (убийство).

Если следовать выдуманной военными хронологии того вечера, всё было так: после вечернего построения, на котором Алмас якобы присутствовал (результаты экспертизы показали, что в шесть вечера он уже был мёртв), они поужинали и всех новобранцев отправили на стрельбища. В лагере осталось более 200 человек, и все они, кроме моего сына, — контрактники, служба которых должна была завершиться через пару месяцев. На мой вопрос, что среди них делал один единственный новобранец, мне сказали, что он должен был заступать в ночной караул, и его оставили отдыхать в палатке.

В 20:55 началась буря. Да и ещё такая сильная, что все они — молодые, физически крепкие мужчины, — настолько сильно испугались, боялись голову поднять, лежали и дрожали, кто-то в истерике бегал по полигону в одном белье.

В палатку, где лежали пятеро испуганных офицеров, вбежал мой сын и сказал: давайте я вас спасу. Взял троих за руки (я просто повторяю их версию) и отвёл их в укрытие. Они утверждают, что песчаная буря была настолько мощная, что они не видели своих рук.

Алмас же, который до армии ходил в очках (там его, видимо, заставили их снять), который первый день был на полигоне, всё видел и прекрасно ориентировался. Оставив их, он якобы побежал спасать других. Минут пятнадцать эти трое лежали в укрытии. Потом буря закончилась, нашли Алмаса.

Тут они не пришли к единому мнению, кто и где его нашёл. Сначала один из них утверждал, что он нашёл, потом другой. Сначала они якобы его вытащили из-под палатки. А на следственном эксперименте манекен положили вообще в другом месте.

То есть через минут 15, по их показаниям, они отнесли сына в медпункт, где его осмотрел по одним показаниям медбрат, по другим медсестра (по факту в тот день работал медбрат). Медработник якобы нащупал у него пульс, обнаружил сердцебиение, но отметил, что дыхание тяжёлое, нужно отвезти в больницу.

Минут 20–30 они ехали в больницу города Конаева. Позвонили заранее хирургу, сообщили, что везут солдата в тяжёлом состоянии. Он распорядился, чтобы Алмаса сразу подняли в реанимацию.

Дальше уже пошли факты: в 21:22 сына привезли в больницу. Хирург, когда увидел его, начал кричать: «Зачем в больницу привезли труп!» Тело уже окоченело и покрылось трупными пятнами.

Трупные пятна ведь выходят на теле не через пять, не через 15, и даже не через 30 минут. Они появляются через три часа, как минимум. Коченеет тело также не сразу, тоже в течение трёх-шести часов. А они хотят нам сказать, что сын окоченел через несколько минут после смерти в 30-градусную жару, которая стояла в те дни. 

В больницу они его привезли, чтобы официально констатировали время смерти. В протоколе записано, что в 21:35 констатировали смерть. Но ещё раз повторю: хирург неоднократно говорил, его показания зафиксированы официально, что в больницу привезли окоченевшее тело, покрытое трупными пятнами. 

А теперь ещё раз обратите внимание на хронологию: ведь ничего не совпадает. Буря началась почти в девять вечера, в девять двадцать они уже в больнице. В каком месте у них время ужалось, поясните. Но кого это волнует?

Вы говорите, что все солдаты лжесвидетельствовали. Почему вы так в этом уверены? В чьих показаниях и какие факты не сходились?

— Однозначно обманывали трое, которых якобы спас Алмас: Аманов, Бадылов, Бастами. На следующее утро после «бури» в 8:45 они уже давали интервью и на весь Казахстан рассказывали, как Алмас самоотверженно их спасал.

Возможно, это они избивали его, и таким образом прикрывают себя. Потому что когда был следственный эксперимент на полигоне, одного из них мы так и не увидели на процедуре. Он приехал с адвокатом, но нам на глаза не попадался. Скажите, зачем нанимать адвоката, если это была буря.

Аманов говорил: «Я нашёл Алмаса, он ещё был живой, тяжело дышал. У него был опухший глаз — синяк». За пять минут и даже за 15 синяк не образуется. Сначала место удара отекает, потом становится бордовым, и только через три-четыре часа кровь сворачивается и проявляется синяк. Позже Аманов признался: «Хоть он нас и не спасал, факт, что он лежал на земле окровавленный». По его словам, кровь шла из уха, из носа, изо рта. А где его первые показания, что Алмас спасал их?

Прямой командир Алмаса — Даурен Баясбеков — тоже лжесвидетельствовал. Он также говорил, что он нашёл тело. Рассказывал, что доставил его в медпункт, и там якобы была медсестра, которая оказывала моему сыну медицинскую помощь. Потом выяснилось, что никакой медсестры в тот день на полигоне в помине не было.

Солдаты, которые отвозили Алмаса в больницу, утверждали, что привезли его в больницу живым. Мы провели очную ставку между врачами, которые констатировали смерть, и теми, кто его привёз. Там солдаты признались: да, привезли мёртвым. 

Когда был следственный эксперимент, манекен положили где-то в стороне. Я им говорю, вы же сказали, что вытащили его из палатки. Они уже поменяли показания: он тут лежал, мы не видели, что на него упало. Я им сказала: видно же по всем его ушибам, что он боролся. Видно, что его пытали.

Ещё они сказали, что на Алмасе был китель. Но его потом потеряли. Как потеряли и видеозаписи из соседней части.

На видео, во-первых, было зафиксировано, во сколько Алмаса отозвали из части «на учения». Потому что в последний раз друзья видели его живым утром. Во-вторых, там была записана буря (то есть её отсутствие). В-третьих, там было видно, как они переносили тело, завернув его в полиэтиленовый пакет. 

Есть фотография солдат, когда они вышли из больницы после того, как оставили там тело Алмаса. На фото все они стоят чистенькие, опрятные. И это после жуткой бури и после того, как они тащили окровавленного Алмаса?

Кстати, в волосах Алмаса не нашли ни одной песчинки. А он ведь, по их словам, лежал на земле во время песчаной бури, он должен был быть в песке. Но песка не было. 

Почему вы решили сделать эксгумацию аж спустя полтора года после смерти Алмаса?

— Изначально мы вообще не планировали делать эксгумацию, мы были против этой процедуры. Думали, у нас и так достаточно прямых улик, чтобы доказать, что Алмаса убили. У казахов ведь запрещено беспокоить тело умершего. Но военные уничтожили все главные улики: форму моего сына, видеозаписи на полигоне 5574.

Зато во время следствия сделали ещё одну экспертизу, опираясь на посмертные фото. В первой их не устраивала формулировка «резаные раны», потому что колышки от палатки не могли нанести ножевые ранения. Во втором заключении раны стали «колото-рубленными». И тут их уже не волнует, что эта формулировка к колышкам тоже никакого отношения не имеет, скорее к топору.

Тот медик, который делал медзаключение после смерти, указал, что у Алмаса были отбиты почки, но не отправил их на экспертизу. Он также не брал пробы из-под его ногтей.

Через несколько месяцев после смерти сына, когда мы начали понимать, что дело просто закроют, что нам никто не поможет, по совету знакомых мы обратились в программу «Көреміз» на телеканале «Евразия». Они посвятили нашему горю целый цикл программ, приглашали всех свидетелей, руководство воинской части, экспертов.

На одной из передач был судмедэксперт Тахир Халимназаров. Он недоумевал, что это за конструкция такая, которая может проломить череп. После передачи он ещё тогда посоветовал мне сделать эксгумацию, чтобы все «подозрения» с палатки снять окончательно. Он посмотрел посмертные фотографии Алмаса и сказал, что как эксперт с 30-летним стажем работы видит признаки насильственной смерти. Я жалею, что сразу не послушала его.

Эксгумация сильно нас подкосила. До неё мы до конца не верили в смерть сына. Казалось, что всё это просто страшный сон, что он вернётся из армии. Но после этой страшной процедуры всё развеялось, остались наедине со страшной реальностью.

Вы можете рассказать о результатах экспертизы, сделанной после эксгумации?

— Я не могу разглашать всех подробностей, но скажу так: она исключила несчастный случай. Это чистое убийство. Экспертиза подтвердила, что он был мёртв до семи вечера. То есть до начала выдуманной ими бури. Ножевые ранения тоже подтвердились. На руке, на коленке и на стопе. Такие раны может нанести только человек. Не палатка, не её конструкция, не колышки. Сын получил 26 телесных повреждений, у него отбиты почки, ему проломили череп.

Вы говорите, что бурю выдумали военные, что её не было в тот вечер. Почему вы так в этом уверены?

— Опять же журналисты программы «Көреміз» провели целое расследование, взяли сводки погоды на тот вечер в месте, где был полигон. «Казгиромет» подтвердил, что никакой мощной песчаной бури там не было. Да, погода была неустойчивая: гроза, дождь, ветер 14 метров в секунду. Но это не сильный, умеренный ветер. Такой ветер даже веток с деревьев не сломит, не то что палатку.

Журналисты опросили жителей посёлка, который находится недалеко от полигона. Никто из них никакую бурю не вспомнил. Ни один человек.

Ну и запись из соседней части 5574, которую утеряли неспроста, подтвердила бы, какая была погода.

В августе будет два года, как погиб Алмас. Что сейчас происходит со следствием?

— В конце ноября нам позвонили и сообщили, что дело возобновлено, и наше прошение об эксгумации будет удовлетворено. И вот восьмого декабря прошлого года сделали эксгумацию. Военная прокурата не раз явно демонстрировала, что заинтересована в том, чтобы дело закрылось. Я в лицо говорила следователям, что не доверяю им. Столько улик в деле и они не работают. И до сих пор все при своих должностях. Хотя многих можно прямо обвинить в укрывательстве.

Я обиваю пороги всех, каких только можно, государственных органов. Девять раз была только в администрации президента. Про прокуратуру вообще молчу, давно сбилась со счёта. Они сочувственно смотрят фотографии, говорят: да, мы вас понимаем, у нас тоже есть дети. Но результатов никаких. Всё время меняли следователей. Два раза дело закрывали.

Военные сначала хотели по-хорошему «закрыть» нам рот. Заместитель Военно-следственного управления Алматы вызывал меня к себе, сказал: «У вас же ещё две дочки есть, вам нужны силы для того, чтобы их жизнь обустроить. Оказывается, вы квартиру снимаете. Давайте мы приобретём вам жильё, полностью обставим. Мы же знаем, что это была мечта Алмаса. В Астане хотите жить или в Алматы? В каком городе скажете, в том купим вам квартиру». Потом они поняли, что мы будем бороться до конца. Не примем ни их медали, ни деньги, ни квартиры, ни помощь в поступлении в вуз дочерям. И тогда военные поменяли свою тактику. Они стали давить как открыто, так и окольными путями.

Когда нам привезли медаль «За отвагу», мы отказались ее брать. Из акимата позвонили на бетонный завод, где работает мой муж. Я на тот момент я тоже там трудилась — брала в аренду столовую. Начальство вызвало моего мужа. Начали его уговаривать, чтобы он принял эту «награду». Естественно, он отказался. Мой муж тогда кричал: «Хоть увольняйте меня, хоть Индиру со столовой выгоняйте, медаль мы брать не будем!»

В итоге меня все-таки уволили. После эксгумации прошло несколько недель, мне позвонила сестра директора завода и сообщила, что столовую закроют. Там ведь и Алмас три года проработал. Мы освободили помещение, а спустя два дня туда запустили других людей. Это было очень странное и жестокое решение со стороны руководства ТОО «Kokshebuilding». Они ведь знали, что я ежемесячно оплачиваю кредит в 600 тысяч тенге, который брала, чтобы оплатить услуги адвокатов, поездки в Алматы и в Астану к прокурорам, в военную часть и так далее. 

Когда была столовая, помимо постоянного дохода была ещё и возможность ездить по этим горьким вопросам. У меня была команда, которая всегда меня поддерживала. В любой день я могла сорваться и поехать в Алматы. Сейчас я работаю поваром в найме. Зарплата очень маленькая, но, главное, не могу отпрашиваться, потому что замены нет.

Военные именно этого и добивались, чтобы у меня никаких ресурсов не было для борьбы с ними: ни денег, ни времени, ни физических, ни моральных сил. Но я не сломлюсь. Я буду добиваться справедливости. За правду пойду до конца. Да, бывает, срываюсь прям. Никого не хочу ни видеть, ни слышать. Лежу в комнате одна, ничего не ем, не пью. Так хочется увидеть сына живым. Обнять его. Но этого уже не будет.

Он прослужил всего два месяца и девять дней. Через две недели службы его назначили старшим роты. У него были перспективы. Он всю жизнь готовил себя к военной службе. И его убили. И это были не рядовые — это были офицеры. В одном из комментариев в соцсетях я прочитала: «Я тоже там служил. Офицеры, когда напьются, начинают приставать к новобранцам, чтобы они их "развлекали"». Там же люди писали, что в этой части новобранцев избивают ремнями и табуретками по голове.

Вы поддерживаете связь с родителями Ербаяна Мухтара, который тоже пострадал в этой же части в декабре прошлого года. Вы объединили усилия, чтобы добиться справедливого расследования?

— Хотелось бы, конечно, объединить усилия. Но я объяснила, какое у меня сейчас положение. Мне бы поехать в Алматы, пока там Гульсум — мама Ербаяна, чтобы действовать вместе. Но у меня даже на дорогу нет средств. Когда она связалась со мной, я ей сразу сказала: Ербаян живой, боритесь за него. Не сидите, не бездействуйте, езжайте в Алматы. Спасайте его сейчас. Я знаю, на что способны военные и вся система, два года почти уже с ними борюсь.

Редакция Orda.kz направила запросы в военную прокуратуру и в МВД, в чьём подчинении находится Нацгвардия. Мы спросили, что сейчас происходит с расследованиями по делам Алмаса Шахимова и Ербаяна Мухтара, будут ли эти дела переквалифицировать в уголовные, есть ли подозреваемые. Ответы мы пока не получили. По закону их должны предоставить в течение двух недель.

Читайте также:

• «На теле были ножевые ранения и следы от сигарет» — мать погибшего солдата из Кокшетау заявила, что её сына убили
• «Избили или ударился головой?» — солдата в коме хотят перевезти из Алматы в столицу без согласия родителей
• Солдат-срочник полгода лежит в коме: в Нацгвардии объяснили, почему прервали расследование