Воняет мертвечиной. Репортаж из зоны бедствия Мангистау

Журналист Orda.kz Аделаида Ауеспекова и оператор Дархан Халил поездили по самым отдалённым районам Мангистауской области, поговорили со скотоводами и убедились, что домашние животные умирают от голода. Впереди зима с морозами и буранами, и есть опасения, что лошади и верблюды не переживут её. 

От посёлка Акшымырау до Актау 350 километров. Из них часть дороги в таком плохом состоянии, что наша легковушка едва не перевернулась. Водитель смог выровнять машину в последний момент, но без ремонта не обошлось.  

– Я согласился отвезти вас только потому, что нужны деньги. Работаю на Тенгизе, на карантине остался без заработка, – то ли жалуется, то ли объясняет таксист.

Дорога до аула заняла три часа. По пути то и дело встречались еле плетущиеся табуны лошадей с опавшими боками; измождённые верблюды. А вокруг – голая степь, на которой из-за отсутствия дождей и сильной жары не взошла трава. Картина напоминает фильм о мире торжествующего постапокалипсиса.

– Вот же трава, почему бы здесь не пасти скот? – обратилась я к нашему местному попутчику и добровольному помощнику, увидев что-то вроде зелени.

– Это итиек – ядовитая трава. Можно прокипятить её, высушить, измельчить и посыпать ею туши мёртвых коней. Съев такой труп, волк тут же умрёт, – ответил мужчина и, отвернувшись, добавил, – Можете нарвать букет и отнести акиму.    

В двух километрах от аула Акшымырау сделали скотомогильник. Это маленькая яма, огороженная низким, железным забором. Резкий, стойкий запах мертвечины – первое, что чувствуешь, открывая дверцу автомобиля. Прямо на меня чёрными пустыми глазницами уставился труп лошади. Жуткое зрелище. Позже мы узнаем, что это был конь, и он умер две недели назад.

По периметру забора разбросаны два десятка таких трупов, мёртвых лошадей и коров - старики не смогли дотащить их до ямы. Рядом с одной кобылицей лежат останки жеребёнка. Видимо, мать и детёныш. Внутри ямы лежат завёрнутые в мешки овечьи туши, некоторые мешки порвались, и сквозь дыры проглядывают кучерявые шкуры и кости.

– Это моя лошадь, – с какой-то торжественной скорбью указывает на уже знакомую мне тушу с чёрными глазницами, ақсақал Орынбасар Сеитов. – Видите, метки на шкуре «ОС» и «АУ»? Это мои инициалы и сокращённое название посёлка – Акшымырау.    

Орынбасар-ата местный, ему 88 лет, говорит, что за последние 70 лет такого джута не было. Приехав домой, он сухо бросил жене: «Видел нашу лошадь. Умерла, как мы и предполагали». Маленькая апай лишь тихо вздохнула в ответ: она привыкла к таким новостям. С начала засухи семья потеряла пятнадцать лошадей.

– Чувствуйте себя как дома, – велел нам Орынбасар ата, а жене приказал накрывать стол. – Құдайы қонақ келді, балаларға ақтан құйып бер!

Пока апай со снохой орудовали на кухне, мы, присев со стариком на көрпеше, пили шұбат. Даже настоящее бедствие не смогло отменить святые в этих местах законы гостеприимства. Нам накрыли большой дастархан и только после решительных протестов отказались от затеи резать барана. Издалека же приехали!

За столом обсуждаем то, о чём в последние полгода только и говорят во всех домах Мангистау. «Беда пришла на нашу землю», - говорят люди.

Они уже перестали искать свой скот и считать павших: если животное не вернулось вместе с табуном и отарой, значит всё, подохло в степи.

Местные трепетно относятся к своим лошадям, верблюдам, коровам и даже ягнятам. Будто речь идёт не о скотине, а о членах семьи. «Мой конь умер», - печально сообщает аксакал. Именно так: «умер», а не сдох, например. Сам язык подчёркивает эмоциональную привязанность казахов к своим животным. Из уважения и я перейду на их норму. Когда такая беда, животные и впрямь не подыхают, они погибают и умирают.

49-летняя хозяйка небольшой фермы «НұрАй» Айгуль хорошо помнит, как от голода пал её первый верблюд: «Пришла весть, что он свалился в степи и не смог встать. Я искала. Оказывается, в поисках травы он отправился на берег моря и умер там между камней. В те места машина не может проехать, да и человеку тяжело пройти, поэтому мы оставили его. А так все трупы сжигаем».

Иногда в пустыне оставляют ещё живых, но уже безнадёжных животных. Скотоводы знают, что не в силах обеспечить кормом всех лошадей, верблюдов и коров, поэтому предпочитают спасать тех, кого ещё можно спасти. Когда засуха только нагрянула, люди бережно везли истощённых лошадей домой, откармливали в сарае, но через несколько дней те всё равно погибали.

– Я впервые увидел такое. Оказывается, если животное очень истощено, то уже не притрагивается к еде и воде. И мы перестали мучить их и себя. Оставляем. Потому что привозишь, кормишь, а они всё равно гибнут, и трупы надо опять вывозить в степь, – рассказывает 69-летний житель Акшымырау Кошан Мендибаев, которого соседи называют баем (богачом).  

3 июля казахстанские СМИ со ссылкой на министерство сельского хозяйства сообщили, что «массовая гибель домашнего скота из-за сильной засухи и бескормицы прекратилась в Мангистауской и Западно-Казахстанской областях». Но бай Кошан из аула Акшымырау говорит, что это неправда: падёж начался в марте и продолжается по сей день:

– У меня было свыше 300 голов овец – больше половины вымерли, осталось примерно 130. Каждые четыре-пять дней падёж.

В управлении сельского хозяйства Мангистауской области нам сказали, что, по данным на 2 сентября, с начала засухи зарегистрирована смерть 1162 домашних животных. Большинство из них– лошади, около 500 голов.

Точное количество павшего скота ни фермеры, ни чиновники назвать не могут, но в официальные цифры люди не верят. Ведь, даже совершив подворовой обход, нетрудно посчитать, что 1162 - это меньше потерь одного аула.

– Почему зарегистрированного падежа так мало? – спрашиваю у начальника управления сельского хозяйства Серика Калдыгула.

– Откровенно говоря, у нас нет культуры скотоводства. Люди не регистрируют свой скот, - объяснил своё понимание проблемы чиновник, - Есть люди, которые занимаются скотоводством, и это их бизнес, а для кого-то дело престижа. Например, нефтяники или строители, у которых есть деньги, покупают по сто лошадей, но не беспокоятся об иммунизации, кормёжке, умерло животное или нет.

– Почему они не регистрируют свой скот?

– Им всё кажется, будто государство отберёт у них животных либо наложит налог.

Однако фермер по имени Талгат рассказал нам про другую причину. Они бы рады поставить животное на учёт, но процедуру усложняет бюрократия. «Мы едем к специалисту, который должен зарегистрировать скот. Он нас футболит, говорит, что занят, ходит по делам, просит прийти завтра, потом послезавтра. Мне что, следить теперь за этим человеком?! Он сам к тебе не приедет. Это ты должен проехать 140 километров до Ералинского района, чтобы привезти его к себе на ферму, а потом отвезти обратно. Это всё затратно».  

По данным управления сельского хозяйства, на 12 июня в Мангистауской области зарегистрировано 626 тысяч голов домашнего скота, 459 тысяч из них – маточное поголовье.

Почему важно, чтобы скот был зарегистрирован?

Правительство выделило 1,9 млрд тенге в помощь мангистаусцам. Средства выдают лишь на маточное поголовье: овцам старше 12 месяцев, коровам старше 18 месяцев, кобылицам и верблюдам старше 36 месяцев. Деньги поступают на личный счёт фермеров, размер помощи зависит от количества зарегистрированного скота. Эти деньги возвращать не надо.

По подсчётам нашего знакомого - начальника сельского управления областного акимата Калдыгула, скотоводы получат в среднем по 120-150 тысяч тенге. Некоторые крупные хозяйства уже получили по 10-15 млн.

Поскольку с точным количеством домашнего скота долгое время была путаница, в регионе создали несколько комиссий, которые ездят по сёлам и вручную, буквально по головам пересчитывают животных. Чей скот посчитали, тем уже перевели государственную помощь. Например, «бай» Мендибаев получил 1,2 млн тенге. У него более ста зарегистрированных лошадей, 130 овец и 17 верблюдов.

А кто не регистрировал скотину, может сделать это сейчас по программе «Зелёный коридор-2». По ней на учёт уже взяли 40-50 тысяч лошадей, коров и верблюдов. Их хозяевам помогут, только если из выделенных 1,9 млрд что-то останется.  

Почему финансовая помощь оказывается лишь взрослому маточному поголовью, ведь молодняк и самцы тоже хотят есть и пить?

– Это помощь государства для сохранения популяции животных. Если мы будем требовать выплаты на всех, то сядем на шею правительства, – заявил Калдыгул.– Если на улице жара и засуха, необязательно, чтобы скот умирал. Фермеры должны заранее закупать сено и корма. Раз уж они держат скот, как основной источник заработка, должны предусматривать затраты на его содержание.

В действительности, мангистауских крестьян можно назвать бедными богачами либо богатыми бедняками. Одни живут в больших домах, в их дворах новые внедорожники Тойоты и Митсубиси, другие ютятся в маленьких землянках. Баи и кедеи.

Однако убытки все несут катастрофические. Чтобы спасать скотину, людям надо покупать подорожавшие сено, солому и корма, а где взять деньги, если деньги на селе – это скотина. В хозяйстве «НұрАй» пало пятнадцать голов, это минус 10 млн тенге. Дойных стало совсем мало, так что не заработаешь ни на молоке, ни на мясе. Супруги Нурасыл и Айгуль жили тем, что продавали шубат и свежее верблюжье молоко. Теперь перебиваются на 42 тысячи тенге - пенсию по инвалидности главы семейства.

Но перед гостями всё равно поставили поднос с бешбармаком. На столе рядом с бутылкой шубата стоит «Шадринское» молоко. Его купили для чая: на ферме нет коров. Супруги живут в двухуровневой землянке. Установили солнечную батарею, и в доме появился свет.

– Раньше молока было настолько много, что иногда не успевали продавать, и оно прокисало, – вспоминает Айгуль. – Сейчас люди просят больше, чем раньше, коронавирус же, но животные голодают, откуда молоку взяться, вымя пустое.

В прошлом году фермеры продавали по 50-70 литров молока в день. Один литр стоил 500-600 тенге. В этом году цены выросли до 800 тенге, но отощавшие верблюдицы доятся совсем скудно, радоваться приходится и 10-15 литрам.

В акимате советуют фермерам продать половину скота, чтобы прокормить оставшихся и подготовить зимние запасы. Но животных Мангистау нынче невозможно сдать даже на убой: от них остались только кожа да кости. Мягко говоря, они не пользуются спросом на скотном рынке.

– В прошлом году лошадь с жеребёнком можно было продать за 450 тысяч тенге, а верблюда с верблюжонком – за  1,5 млн тенге. Сейчас не хотят брать даже за 280 тысяч и миллион тенге, потому что покупатель в первую очередь думает, чем сам будет кормить несчастное животное: травы же нет. Нужно будет держать в сарае и покупать сено, корм. Кругом одни расходы, – сетует верблюжатница Айгуль. 

Их семье очень помогли волонтёры из «Клуба добряков Актау».

Руководитель волонтёрского движения Сабина Бейсембаева рассказывает, что за три недели неравнодушные люди со всех регионов Казахстана и даже из России, Кыргызстана и Кореи собрали больше восьми млн тенге. Благодаря этому 25 нуждающихся семей получили запасы кормов, которых может хватить на полгода.   

– Помощь от государства идёт. Мы слышим, что идёт и финансовое обеспечение, и корма привозят и закупают, но всё это требует времени. А животным надо есть сегодня. Поэтому мы оказали такую экстренную помощь, обеспечили едой хотя бы тысячу голов, – говорит волонтёр.

Мангистаусцам помогает не только «Клуб добряков Актау», но и волонтёры из других регионов. Они прислали около 150 вагонов гуманитарной помощи в виде сена и кормов. Распределением занимаются общественные советы. К сожалению, рассказывают сельчане, и тут не обошлось без кумовства: иногда вместо нуждающихся сено получали родственники активистов. 

Когда в регион прибыли первые вагоны, животноводы радостно звонили друг другу и просили «сүйінші». Ватсап, чаты разрывались от смс. Но вскоре выяснилось неожиданное: несмотря на бескормицу, мангистауские животные очень привередливы в еде.

– Сначала доставили джантак (верблюжья колючка). Но непривыкшие к такой траве наши животные не стали её есть. Стоит, а что делать? Я звонила, спрашивала, что мне делать с ней. Сказали: помыть в тазике. Как вы это представляете? – недоумевает Айгуль.

Иногда скот ест присланное из других регионов сено, а иногда нет: раз на раз не приходится. Поэтому фермеры предпочитают брать корм вместо сена, который к тому же более питательный. От него исхудавшие лошади и верблюды быстрее восстанавливаются.

В Жанаозене рядом с центральным базаром есть одноэтажная кирпичная постройка барачного типа. Там несколько помещений, дверь в одну из них открыта. На улице лежат несколько мешков с кормами и пара тюков сена.

Внутри пожилой дед расспрашивает молодого продавца, сколько стоят отруби, не уступят ли в цене и могут ли придержать для него несколько мешков, пока он не найдёт грузовик. 

Продавцу на вид не больше 17 лет.

– Я не веду подсчёт покупателей: приходят-уходят. В день примерно 100-150 человек, – рассказывает юноша, помогающий отцу, – Большинство покупают отруби, ячмень и пшеницу, кто-то берёт сразу 30 мешков, таким мы уступаем по 50 тенге, кто-то просит взвесить всего килограмм. Всё зависит от возможностей людей и количества скота. Мы привозим корм из разных регионов Казахстана и России, делаем небольшую наценку – всего 50-100 тенге.

Сельчане, живущие недалеко от Жанаозена и Актау, покупают корм на местных базарах. Предприниматели привозят товар из Уральска, Костанайской и Актюбинской областей, России. По сравнению с прошлым годом всё подорожало в два-три раза, 30 килограммов отрубей уходят по две-три тысячи тенге.

Что касается отдалённых аулов, таких как Акшымырау, бизнесмены договариваются с несколькими местными жителями и оставляют товар им. За каждый проданный мешок выплачивают посредникам 50 тенге.

Лето закончилось, и крестьяне в последней надежде смотрят на небо: может быть, осенью оно смилостивится, пойдёт и дождь? И вырастет хоть какая-то съедобная трава? За время нашего пребывания в Мангистау мы видели более-менее густо взошедшую полынь, покрытую толстым слоем пыли, только в одном месте - в паре километров от урочища Бозжыра. Трава проросла в 2016-2017 годах и уцелела лишь потому, что вблизи нет аулов. Сейчас местные бригады косят эту полынь и продают тюк за 800 тенге.

Тем временем акимат ведёт переговоры с другими регионами и готовит запасы на зиму. Из местного бюджета и резерва правительства им дают 7,5 млрд тенге. Вот как их распределили: 

– С сеном нам помогают соседние Актюбинская и Западно-Казахстанская области, а с кормом обещают помочь Акмолинская и Северо-Казахстанская области - каждая даст  10 тонн, и Костанайская область - пять. Конечно, не просто так, за наши деньги, – говорит Калдыгул.

– Если покупаете, то какая же это помощь? – недоумеваю я. Но чиновник говорит:

– Конечно, помощь. Потому что в нынешних условиях есть опасения, что я не смогу найти сено и корма даже за деньги. Засуха везде, хоть и не в такой степени, как у нас. Даже соседние Уральск и Актюбинская область говорят: «Жігіттер, можно мы для начала сделаем себе запасы, а если останется, то можете брать». Мы просим продавать нам по низким ценам. То, что нам идут навстречу – братская помощь. Но дорога дорогая, поэтому в конце пути цена повышается в три раза. Мы ведём переговоры с железной дорогой о льготном тарифе.

И крестьяне, и чиновники с тревогой ждут предстоящую зиму. Как животные переживут её и переживут ли? Как бы не случился самый настоящий джут.

В Мангистау позвали столичных учёных изучить область и объяснить по-научному, какую же скотину и в каком количестве можно держать на этой суровой земле, и чем её надо кормить.

Пока ничто в природе не обещает лучшего. Акшымырау почти полностью занесло песком, перед сараем и домом Орынбасар-ата лежат сугробы. Расчистить двор и вывезти песок из аула можно, но один рейс стоит 10 тысяч тенге. Не все себе могут это позволить, к тому же за две недели снова наметёт. Старику в свои 88 приходится несколько раз на день чистить вокруг сарая, чтобы животные, которых он спасает от голода, не задохнулись в итоге от пыли.

В сарае у него десять лошадей: самые слабые в табуне. Он их откармливает и ухаживает как может. Но надежды мало: «Скорее всего, не доживут до следующей весны,» - сдержанно говорит аксакал, и глаза выдают боль и отчаяние.