Мы уже не постсоветские? Удалось ли учёным из ЦА избавиться от «шлейфа» СССР

На этой неделе в Алматы прошёл второй Международный конгресс молодых учёных. Среди выступавших на нём была известная политсоциолог, доцент Университетского колледжа Лондона Диана Кудайберген. Своим коллегам она рассказывала, какое место занимает Центральная Азия в международной науке. Но доклад Дианы был на английском, а журналист Orda.kz, увы, владеет им не в полной мере. Зато, сойдя с трибуны, Диана согласилась поговорить на эту тему отдельно.

Дина, можно ли сейчас говорить о некой общности науки в ЦА, или всё-таки каждая страна обращает внимание на те детали, которые важны ей?

— Мне кажется, что, конечно, на многих уровнях центральноазиатская наука существует. И еще как развивается. В тех флагманских журналах, которые у нас есть — Central Asian Survey, Central Asian Affairs, — присутствует академический диалог. И на уровне этого диалога всё-таки существует центральноазиатская наука. Люди общаются и коллаборируют на уровне публикаций, на уровне академий наук. Могу сказать на своём опыте: у меня много коллег в Кыргызстане, в Узбекистане. Да, у каждого государства свои фокусы, но это уже институциональное разделение.

Спустя почти 35 лет независимости учёных из ЦА в других странах воспринимают именно как учёных из независимых государств? Или до сих пор остаётся отношение как к продолжению советской, российской науки? 

— В последние пять лет произошли какие-то тектонические изменения. Сейчас уже не чувствуется, что это связано с Россией. Хотя всё-таки это тоже зависит от конкретной науки. Если это какие-то геополитические исследования, то там большое влияние не только России, но теперь ещё и Китая. А, например, центральноазиатская история существует совершенно по-своему и очень сильно отделена от России. Как мне кажется, в последние пять лет это чувствуется и в других сферах.

Про Россию так никогда не пишут, она не постсоветская страна, это просто Россия. И сейчас идёт очень большая критика этого термина от исследователей из Казахстана. В интеллектуальном поле на этот счёт идут бурные обсуждения.

Что повлияло на то, что учёных из ЦА вообще и из Казахстана в частности стали воспринимать как отдельные единицы в мировой науке? Сработал какой-то рычаг?

— Казахстанских учёных стало больше. Всё-таки, мне кажется, свои плоды принесли «Болашак» и реформа образования. Плюс много тех, кто учится на университетские гранты.

Сейчас очень много казахстанских докторантов, причём в абсолютно разных сферах. Кто-то занимается какой-то нереальной историей искусств. Кто-то делает очень конвенциальную, но при этом очень нужную политологическую методологию. А есть ребята, которые занимаются сногсшибательной социальной антропологией, которая раньше если и была, то не так много. Или сейчас у нас целый гарнизон учёных в области образования. Они как десант какой-то высадились, их сразу стало много. Это не может не радовать. Идёт большой подъём в этой сфере. И они ещё и очень много пишут, то есть производят очень много знаний.

В 2010-х годах было так: приходишь на конференцию по Центральной Азии, а на ней пять человек из Центральной Азии — молодые и все женщины. Сейчас уже не так. Сейчас приходишь, и там как минимум 50 % студентов из ЦА. И все с интересными важными идеями и проектами.

Но при этом, например, археологи говорят, что у нас не хватает специалистов по петроглифам. Или когда в Кызылординской области нашли остатки динозавра, оказалось, что их нужно везти в Алматы. потому что в Кызылорде нет специалистов. Нет ли у нас перекоса в одних направлениях и нехватки в других? 

— Мне на самом деле тоже интересно, почему одни направления больше котируются среди людей, а другие меньше. Наверное, такой интерес. Или такие потребности у государства. Например, у нас очень много биологов. Очень много специалистов из научной педагогики. Целый институт есть. Когда те, кто сейчас занимается исследованием образования, выпустятся и вернутся в Казахстан, их вклад будет виден очень быстро — через 5–10 лет. Хотя, возможно, мы уже это ощущаем. Они ведь изучают разные вопросы. Кто-то обучение в средних школах, кто-то на уровне университетов.

Но, например, в моём поколении люди до сих пор говорят, что они должны были пойти учиться на какие-то фундаментальные специальности. А среди тех, кто сейчас поступает на докторантуру, какая-то абсолютная свобода. То есть когда я поступала на социологию, для меня это была фундаментальная наука. А кто-то поступал, например, на историю моды, которая тоже важна. И у них больше свободы, потому что они знают, что даже если не получат какую-то государственную поддержку, то смогут поступить на какой-то грант от университета.

Очень много, кстати, женщин-физиков в западных топовых университетах сейчас, а из Казахстана пока мало. Хочется видеть больше ярких представительниц и учёных в этих сферах тоже.

Я общался с учёным старой школы, ещё советской. От них была критика в адрес современных казахстанских учёных, что у них всё свелось к статьям, но нет прикладного результата, как было в СССР. Оправдана ли эта критика? 

— В советской школе наука действительно всегда работала на определённый прикладной результат. Но, мне кажется, это должно работать в какой-то синергии. Когда я училась в Кембридже, у нас всегда были вопросы «какой вклад вы делаете в теорию?» и «что ваше исследование принесёт?». То есть там это всегда шло рука об руку.

Публикации тоже очень важны, но смотря где. Можно опубликовать 10 статей в каком-нибудь хищническом журнале, который попросит денег за публикацию, но мало кто потом сможет найти и прочитать эти статьи, какими бы хорошими они ни были. А можно опубликовать одну, но в топовом журнале, и её прочитает огромное количество людей. Я не скажу, что это вопрос про качество и количество. Это вопрос про то, какие у вас цели. Молодым учёным, у которых есть хорошие исследования, хочется сказать: ни один хороший журнал за рецензирование денег не попросит. Скорее он попросит денег за прочтение, но это другой вопрос академической индустрии. Поэтому журналы для публикации нужно выбирать очень аккуратно.

С другой стороны, это тоже крайность. Не нужно всё время требовать, чтобы были публикации в изданиях из Scopus (международная база рецензируемой научной литературы — прим. авт.). Есть хорошие исследования, которые публикуются в Казахстане в местных издательствах, не входящих в Scopus.

Казахстан и ЦА в целом уже узнают в Великобритании и вообще в Европе по каким-то направлениям? Например, вы говорите, что из Казахстана, а вам отвечают: «Вау, так у вас же крутые...» Кто у нас крутые? 

— Хорошая историческая школа, особенно среди современных учёных. Политологическая школа у нас сейчас растёт. Хотя у нас всегда было много хороших политологов, а ещё многие иностранные политологи использовали Казахстан, Узбекистан, Кыргызстан как поле для исследований. Поэтому сформировалось много политологических теорий, который очень важны для большой политологической науки. И там Центральная Азия очень хорошо представлена.

А за последние пять лет на новый уровень методологии вышли ещё и социологи. И сейчас говорят, что у нас очень интересные исследования. И мне хочется дальше делать свой вклад именно социологическую сферу: социологию, социоантропологию. Поступайте на социологию!

Читайте также: 

• Археологи рассказали, почему сейчас надо очень быстро передавать памятники под охрану
• Казахстан запускает грантовую программу для развития атомной отрасли
• Почему отчёты Казахстана по экологическим конвенциям расходятся с реальностью