«Забудьте про нас» – эксклюзивное интервью с мамой мальчика из Абая

У Даны (так назову маму «мальчика из Абая») я брала интервью три года назад на волне скандала, ещё до суда над малолетними насильниками. Потом мы не встречались, но я знала, что она с сыном тихо, фактически в условиях секретности, похожих на программу защиты свидетелей, живёт в Алматы. Тем неожиданнее стала новая волна скандала и информация, что мальчик, оказывается, вернулся к бабушке, учится и живёт в селе в окружении ненависти и преследования.

У меня появились вопросы к маме, назрел новый разговор, который протекал также тяжело как первый...

Гульнара Бажкенова: Дана, история вашей семьи снова всколыхнула интернет. Вы читали репортаж Вилладж, посты, комментарии в соцсетях?

Дана: Да, читала.

Г.Б: И? Какие впечатления?

Дана: У меня истерика была сначала. Истерика из-за того, что мой сын всё увидит, узнает опять. Мы только начали забывать всю эту историю и тут снова. Не знаю, кажется, я и мой сын в чужих руках разменной монетой стали. Не знаю, откуда они взяли, почему про нас захотели написать. Хотя я ни у кого не просила ни денег, ни квартиру. Я сама по себе, в тишине хочу жить, чтобы моего сына ничего лишнего не тревожило. Я хочу, чтобы он всё забыл.

Я вас понимаю как маму. Но журналисты имеют право по истечении времени…

Они имеют право, но они должны согласовать!

Нет, журналисты могут поехать на место событий, посмотреть, описать, что там и как. И согласовывать свою работу они ни с кем не обязаны. Ваша бабушка дала интервью. Это ведь ваша бабушка?

Это моя мама.

Почему ваш сын был с ней? Он опять с ней живёт?

Да нет же. Он на свой день рождения попросился вместе со мной погостить у бабушки. Мы поехали вместе. Я лишь на пару дней по работе отлучилась, и именно в этот день они приехали. Получается, мы разминулись. Потом я вернулась и забрала сына. Это ещё до публикации. Когда мне начали звонить те, кто в курсе и помогает нам, и спрашивать, где мой сын, я удивлённо отвечала, что в школе. Где в школе? В Алматы! Я отвечала на вопросы, не подозревая про репортаж.

Вы уехали и тут же приехали журналисты? Удивительное совпадение. Может быть, всё-таки мальчик один в ауле летом отдыхал?

Нет, мы всё лето вместе были. И в село к бабушке вместе поехали, но мне надо было уехать.

А вы разве не работаете?

На тот момент временно не работала, потому что у нас закрыто было заведение из-за карантина. Я официанткой работаю. Поэтому я уезжала-приезжала, подработки искала, деньги-то нужны. Так произошло, что они попали на это интервью как раз, когда меня не было. И моя мать не просто не спросила меня, но даже не рассказала, что приезжали люди, спрашивали, и я им сказала так и так.

Дана, вы говорите, что хотите, чтобы ваш сын всё забыл. Зачем тогда вы повезли его в село, где произошли такие печальные для него события?

Вам легко судить со стороны. Мы три года не были у мамы. Даже если до этого ездили, то в Шымкенте останавливались у сестры. В село никогда не заезжали. А сын скучал. Он же – ребёнок, любит бабушку. И вот попросил: «Можно я поеду к бабушке? Я соскучился». Захотел на свой день рождения к бабушке поехать в гости.

Ну вы поехали, а как там остались? Ведь ваша бабушка сказала журналистам, что ничего не изменилось, что её там преследуют.

Меня и сына никто не преследовал. Сто процентов. Мы сами по себе живём, сами по себе работаем и учимся.

Но когда вы приехали в село к бабушке, вас или сына никто не дёргал, не пытался задеть? 

Нет, мы никого даже не видели, проводили всё время дома у мамы, дети купались, играли, родственники в гости приходили. Если честно, даже как-то хорошо нам было, тепло, и это интервью как гром среди ясного неба.

Зачем мне врать? Если на суде меня трогали, то я вам скажу об этом, а если нет, зачем придумывать. Ради чего?

Что вам говорили в суде?

Ой, как только ни угрожали. Сказали, когда выйдет, покажет кузькину мать.

Кто выйдет? Самый старший, который осуждён?

Да, его мать орала, и я сбежала оттуда. Но я их всех простила. Я теперь никогда не буду их вспоминать. Оказывается, тяжело жить воспоминаниями. Это больно, каждый раз себя убивать.

А бабушка? Почему она сказала журналистам, что её преследуют?

Мало ли что… Мне неудобно говорить как есть, но мама во время разговора может, например, пять-шесть раз повторять одно и то же или спрашивать. У неё уже старческий маразм. Ей 66 лет.

66 лет – нормальный возраст.

Нет. Вся эта ситуация на неё сильно подействовала. У неё старческий маразм начался. Она – старый человек и не всегда понимает, что делает, что говорит.

Вы с ней разговаривали после публикации репортажа?

Да, один раз поговорила, но это был короткий разговор.

Какой, расскажите?

У меня истерика была на тот момент. Я спросила, как так? Ты же мне слово дала, что больше интервью давать не будешь? Почему ты не подумала про своего внука? А мама спокойно отвечает: «Я их не звала, они сами пришли». Вот так. Конечно, насильно у неё интервью никто не взял, мама сама согласилась. Я не знаю, что она напридумывала, но многое – неправда. Мой сын не учится в Абае... И много ещё непонятной неправды.

А зачем тогда она всё это сказала, что он учится в Абае, например? Даже с учётом старческого маразма очень странно.

Этого она не говорила. Это они неправильно донесли. Они потом убрали этот текст, что он там учится. Сейчас можете проверить, убрали.

Но есть другие моменты, про соседей, давление.

Ну да, соседи... Есть такое. Это маленькое село. Не знаю, я лично их руками не ловила.

Вы маму пытались перевезти в город?

Пыталась, но она отказывается. Мама отказывается.

Почему?

Потому что ей там удобно, все её родственники там.

Где, в Абае? У меня складывалось впечатление, что ваша мама в селе одна, во враждебном окружении.

Мама выросла, училась и всю жизнь прожила в Абае. Там все её родственники, подруги, свой круг. Она не то что в город, в другое село переезжать не захотела после событий. «Что мне там делать? Я в одиночестве зачахну», – так она мне всегда отвечала на просьбу переехать в Алматы. Я просила-просила, потом перестала. Как бы она – взрослая женщина. Сама знает, с кем и где жить. Сейчас мама живёт со своей сестрой – моей тётей. В доме – братишка. Правда, он всегда на заработках.

Сегодня прошла информация…

Что ей выдают квартиру?

Да.

Этого я не знаю, но недавно мне позвонил Курмангазы Мусир (общественный активист, обычно выступает доверенным лицом переживших насилие – ред.) и сказал, что им выдают квартиру. И добавил: «А тебе не дадут!» Я ответила, что мне не нужна квартира, я никогда не просила и не добивалась квартиру. Не такой ценой! Мне нужна только тишина и спокойствие сына. А он опять: «Они и так не собираются тебе давать». На мои нервы действуют. Мне не нужна эта квартира. Я сама заработаю. Ничего страшного, говорю, самое главное – здоровье сына, чтобы никто на него руками не показывал, никто ему нервы не портил.

Странно как-то, он так и заявил с вызовом: «А тебе не купят...»

Он с сарказмом сказал, потому что я интервью не даю.

А он хочет, чтобы вы давали интервью?

Да, но я на поводу у него не пойду.

На каком поводу? Чего он, по-вашему, добивается?

Я не знаю, чего он хочет. Я не могу его понять. Я их всех понять не могу. Какие-то игры…

Сейчас для меня самое главное – не интервью, не шумиха. Мне важно, чтобы сын был здоров, чтобы всё забыл, чтобы видео не смотрел, где родная бабушка про него рассказывает. Мы столько усилий совместно (приложили – ред.)! К психологу каждый день ходили целых два года. Он реально забыл, полностью забыл. И всё это насмарку пойдет, если мой сын увидит. У него опять начнётся.

Что начнётся?

Я не хочу тут про своего сына… Что мы пережили… Он плакал по ночам, просыпался, энурез был… Почему опять используют моего сына, что мы вам сделали? Жили тихо, никого не трогали, ничего не просили. Это психологическая давка на ребёнка. Ему 11 лет. Подходит подростковый период. И они ему сейчас жизнь ломают. Вы знаете, как это тяжело?! Я только восстановила его. Он всё это увидит, и снова воспоминания на него нахлынут.

Вы знаете, как живут другие люди, участники этой печальной истории?

Нет, они мне не интересны. Я их всех простила, отпустила. Я не могу держаться за них. Я должна жить дальше. Мы с сыном ещё два года назад взяли и написали все свои обиды на бумаге, сожгли её, а пепел высыпали в воду: в унитаз. Всё: нету у нас обид ни на кого. Мы живём хорошо. Вот смотрите, сын в кино любит ходить, мы часто ходим, фотографируемся. Вот он в бассейне со своей подругой.

Да, на фотографиях я вижу жизнь благополучного алматинского мальчика. Жаль, что мы не можем показать их. Но вы в Алматы, а бабушка в селе. И говорит, что ей тяжело, что к ней приходит пьяная мама осуждённого подростка.

Да, было такое. Один раз мама позвонила и сказала, что приходила эта женщина. Я посоветовала тут же вызвать полицию, и она вызвала. Но больше такого (визитов пьяной мамы осуждённого -  ред.) не повторялось. И я, если честно, больше не думала об этом. У меня много дел: у меня сын растёт, работа, кушать варить, стирать. У меня с утра до вечера своё житьё-бытьё. Я тогда опять предложила ей переехать в Алматы, и мама опять отказалась.

Повторяю, всё было нормально. Мама не жаловалась на жизнь. Лето мы хорошо провели. Там, кроме нас, ещё дети сестры отдыхали. Мы купили надувной бассейн, и дети купались. Мама, правда, ни на что не жаловалась! Тем сильнее мой шок, и больно очень…

Вы разговаривали с журналистами, которые делали материал?

Да, я звонила Асеме (Жапишевой – ред.).

О чём был разговор?

Я ей и звонила, и устно написала. Вот сами почитайте. Я спросила: «Какое вы имеете право использовать моего сына? Он ведь уже большой, он всё увидит? Как ему теперь жить?».

Она говорит: «Я хотела вам квартиру купить». А я просила?! Квартиру, деньги просила?! «Ты в своём уме? – спрашиваю, – ты знаешь, какой вред моему сыну сделала?!». Она бросила трубку, сказав в ответ, что у неё много дел.

Информация о том, что ваш сын живёт в Абае, удивила не только меня. Расскажите чётко, ясно и подробно, где он сейчас учится и где учился в последние три года?

В Алматы учился и учится. Адрес я не могу назвать. Это казахская гимназия.

Он не менял школу, что дало бы повод для сомнений? Как ваш мальчик учится, как ведёт себя? Что говорят учителя?

Школу не менял, в какую пошли сразу, там и остались. Учится хорошо, ну не отличник: четвёрки, тройки есть. Я на него не давлю, много не требую. Главное, что ему нравится: любит свою школу. Программистом хочет стать, хакером (смеётся). Учителя говорят, что он у меня отзывчивый, жизнелюбивый, девочек любит сильно. На 8 марта своей девочке цветочки, медвежонка, шоколадку и заколочку подарил. Но потом его всё равно отвергли. (смеётся)

В каком он классе?

В пятом. У него много друзей во дворе. Он любит двигаться, на турнике постоянно занимается, он высокий у меня, в теле. Спортом хочет заниматься, хип-хопом – это современный свободный вид танцев. Думаю, на днях туда его отвести. Математику ещё хотим подтянуть. И, кстати, за эти три года сын научился свободно говорить на русском.

Как вы вообще жили эти три года?

Так и жили: школа, работа, психолог каждый день. До обеда идём к психологу, после обеда – в школу. Я сама его сопровождаю, возвращаемся, ужинаем. Жили тихо и спокойно до недавнего момента, и это уже было счастье.

Что за психолог? Дорогой? Что он вам говорит, насколько тяжело ребёнок перенёс такие события? Травма останется или преодолима?

Не знаю, дорогой или нет, нам помогла Аружан (Саин - ред.) насчёт психолога, я ничего не платила. А травма травмой, я этого рассказывать не буду. У сына был плохой сон, по ночам плакал. Изначально он закрылся в себе, ни с кем не хотел общаться. Он до сих пор закрытый. Лишний раз ничего не скажет. Только по факту, если что-то нужно, то говорит: «Мне вот это нужно».

Он даже с вами закрытый? Или только с чужими?

С чужими. Он чужим людям не доверяет.  

А с детьми играет?

Да, играет

Вы говорите, что два года ходили к психологу, значит, перестали? Необходимости больше нет?

Да, сын так и сказал: «Я больше не пойду, я их всех простил. Давай простим и отпустим их всех». И мы простили. Даже ритуал провели. Сожгли свои обиды и выбросили.

Ну да, в унитаз… Ещё журналисты со слов бабушки написали, что вас выселили из квартиры. Где вы живёте сейчас?

Нас никто не выгонял. Мы живем в квартире у того же общественного волонтёра, которую нам изначально нашла Аружан.

Ничего не понимаю, почему тогда ваша бабушка сказала, что вас выгнали?

Это тоже враньё! Я не знаю, почему мама так сказала. Я у неё спрашиваю, она не отвечает. Я же вам сказала, мне тяжело так говорить про маму, но у неё старческий маразм. Она мне обещала, слово давала и в этот раз опять дала, но вы поезжайте к ней сами, и она вам опять такого наговорит, что… Но разве это даёт право использовать её, разве можно использовать слабоумие старых людей, беспомощность детей?

Может быть, ваша мама хотела получить деньги на дом?

Нет. Она никогда насчёт квартиры не намекала. Она – простой человек, старый, про такие хитрости не думает. Не то что некоторые… 

Какие ваши бытовые условия? Можно мне посмотреть вашу квартиру?

Нет, я не могу вас пустить. Поймите, я скрываю наш адрес. Для меня главное, чтобы никто не узнал, что мы – это мы. Но нас все равно нашли. За три дня до репортажа к нам пришли. Я на работе была, возвращаюсь, соседи говорят: вашу квартиру хотят купить. Мы не поняли, что к чему, но они вас искали, именно вас, имя спрашивали. Ходили вокруг, смотрели, две женщины. Я испугалась, сразу позвонила волонтёру Анастасии и попросила: «Вы хотите сдавать квартиру? Можно тогда я буду снимать её?» Она так удивилась. Оказывается, у неё не было планов ни сдавать, ни продавать квартиру. «И даже если решу, – говорит, – ты узнаешь об этом первой, за три месяца вперёд. Не будет такого, что я тебя под вопросом поставлю».

Мы так испугались, заделали дверной глазок, соседей предупредили, если ещё кто-то придёт, сразу звонить в полицию. Но больше никто не пришёл, только вот репортаж вышел.

Это благоустроенная квартира? Какие там условия? Расскажите подробнее, раз не можете впустить меня.

Условия нормальные. Однокомнатная квартира в обычной пятиэтажке. Живём втроём – сын, я и наша кошка. У сына есть письменный стол, стульчик. Он занимается. На кухне кушаем, есть ванная. Нам хватает. Только кроватей нет, мы пока на матрасе спим, на полу.

Как долго вы так будете жить? Квартирный вопрос всё равно ведь надо решать.

Я стараюсь. Работаю, коплю на первоначальный взнос.

Какая у вас зарплата?

150 тысяч тенге.

И сколько уже накопили? На первоначальный взнос хватит?

Нет, там несколько миллионов надо, у меня их точно нет, 1,2 миллиона пока накопила. Было полтора, но сын заболел бронхитом, пришлось влезать в депозит.

Ну вот бабушке шесть миллионов подарили. Говорят, что купят квартиру в другом городе.

Пусть дарят, мне без разницы.

Вам не обидно? Эти деньги могли достаться  вам.

Мне это не нужно. Мне не нужны деньги, которые на наших слезах пришли. Я никогда за деньгами не гналась. Мне самое главное, нужны тишина и спокойствие. Чтобы забыть, чтобы меня и сына забыли на всю жизнь, чтобы нас никто не вспоминал. Я сама по себе живу, и мой сын растет рядышком, здоровый, весёлый. Вот что самое главное для меня.

Какие у вас планы на будущее?

Купить двухкомнатную квартиру! Чтобы одна комната для личного пространства сына, а в другой комнате я сама по себе. Ещё пару кошек завести. Сын у меня – кошатник, без кошек жить не может. Чего ещё хочу? Стабильную работу, и я найду её. Думаю, отучиться в салоне каком-нибудь, отучиться и салон открыть. Это всё со временем придёт. Сейчас вот так живу. Работаю как проклятая.

Общественность очень переживает за вашего сына, за вашу семью, за то, что у вас ничего не изменилось. Что бы вы хотели им сказать? Чем люди могут вам помочь?

Чем помочь нам? Оставить нас в покое, забыть! Удалить интервью из интернета, чтобы сын не видел, чтобы не вспомнил и опять по ночам не плакал! Не смакуйте больше трагедию моего ребёнка. Поймите вы, у всех дети есть, они очень болезненно переносят, очень.

Извините, но вашего сына однажды уже показали по телевизору, и нет гарантии, что кто-то…  

А сейчас его никто не узнает. Вы же видите, каким он стал. Изменился.

Вы сына будете ещё отпускать в деревню к бабушке?

Нет, я уже всё, я последний ультиматум давала. Теперь мама будет видеть внука только у меня дома.

Вы с ней поссорились? Порвали всякие отношения?

Нет! Она же – мать моя. Куда я без неё?! Я без неё жить не могу. Мне просто обидно было, и я поругала. Объяснила, что её в силу старости, в силу… каких-то особенностей просто используют, а вредит это нашему ребёнку, которого мы обе очень любим. Пригрозила, что если повторишь такое, я больше не приеду к тебе и не буду с тобой общаться. Ей-то что! Она – старый человек, интернет не читает и вообще не понимает, что происходит, не осознаёт своих слов, а её внуку жить с этим.

Я думала вы сами скажете, но раз нет, решусь спросить: "Вы родили ещё одного ребенка?"

Нет, я не знаю, почему журналисты это выдумали, я запуталась во лжи. У мамы, кроме моего сына, на тот момент, когда они приехали, гостили сын и дочь моих сестёр. Они тоже были в гостях. Я не знаю, почему они сказали, что я ещё одного ребёнка родила. Хотя это были мои племянники. Я себе три года назад категорически сказала, что больше не буду рожать. Я всю свою жизнь посвящу сыну.

Ну, вы ещё молодая, зачем давать себе такой зарок? Вам сколько лет?

34 года. Но это ничего не значит, я никогда не выйду замуж и не буду рожать, я для себя эту тему закрыла, хватит. Я и так перед сыном в долгу, и теперь должна всё восполнить.

Мне самое главное – его на ноги поставить, чтобы отучился в школе, поступил в университет. Хочу, чтобы он жизни радовался, всегда шёл вперёд к своей мечте.

И ещё, Дана, я всё интервью не решалась спросить, но всё же не могу уйти, не узнав. Три  года назад у вас было нормальное лицо, а сейчас, простите, слегка скошенное, как будто после инсульта. Что случилось?

А это во время суда у меня свело челюсть в сторону, вправо. Когда нервничаю, сильнее уходит, когда спокойна – получше. После репортажа и ссоры с мамой опять вот перекосило. Ещё руки сами собой сжимаются. Врачи сказали, что я слишком перенервничала, и у меня есть вероятность инсульта. Надо проверяться...