Нужно ли Казахстану отказываться от угля

Что значит для Казахстана отказ мировой экономики от угля? Журналист Вячеслав Щекунских задается вопросом, стоило ли стране присоединяться к глобальному заявлению.

На климатической конференции в шотландском Глазго Казахстан присоединился к Заявлению о глобальном переходе от угля к чистой энергии, которое подписали почти 50 стран. Декларативно наша страна давно движется в заданном русле поддержки Парижского соглашения по сокращению выбросов парниковых газов. А по сути, за то что Казахстан «весь в белом», будет платить казахстанский потребитель, без всяких компенсаций и бонусов от запланированной реформы.

Оставим за кадром споры о серьёзности заявлений антропогенного влияния на процессы глобального потепления и роли в этих процессах выбросов диоксида углерода – консенсуса в этом вопросе как не было, так и нет. Он больше политического характера, позволяющего сильным странам и корпорациям регулировать индустриальное развитие более слабых.

К безугольной инициативе мирового сообщества не присоединились такие индустриальные страны как США, Китай, Индия, Россия, Австралия. Казахстанский же вице-министр энергетики Мурат Журебеков от имени всей страны одобрил пункт документа, где страны обещают отказаться от угля. Важный для нас пункт, поскольку в своих начинаниях Казахстан рассчитывает на поддержку внешних инвесторов.

Собственно поэтому ни США, ни РФ, ни КНР не стали участвовать в этой красивой инициативе – они не рассчитывают на донорскую помощь в борьбе с парниковыми выбросами, а такие страны как наша или Индия очень даже. Более того, раньше речь шла о выделении развивающимся странам от развитых компенсации по 100 млрд долларов за потери от затратного сокращения выбросов. Обещание так и не реализовали, но аппетиты выросли. Индийский премьер-министр Нарендра Моди объявил, что, по самым приблизительным подсчётам на первичную реформу энергетики Индии требуется триллион долларов, но такого объёма свободных средств в казне нет.

В любом случае развивающиеся подписанты надеются на инвестиции. Тем более что богатые и так обязаны бедным, ведь все до сих пор это они бесконтрольно производили выбросы.

В июле Еврокомиссия представила проект климатического законодательства, где планируется сокращение выбросов парниковых газов к 2030 году на 55%, к 2050 году хотят иметь нулевой уровень.

Документ касается многих стран и производителей, поскольку планируется механизм трансграничного углеродного регулирования. ЕС для Казахстана – крупный рынок сбыта. По оценкам экспертов, привлеченных ассоциацией Kazenergy, европейский углеродный налог коснётся только импорта казахстанского алюминия.

В целом облагаемые объёмы должны быть незначительными в общем экспорте страны на сумму 193 млн долларов. К тому же планируется постепенное введение налога: сначала на импорт металлургической продукции, и только потом – на углеводороды.

Интересно, что Казахстан уже придумал контрмеру в виде создания собственной биржи по торговле сертификатами трансграничного углеродного регулирования. Возможно, казахстанское руководство полагает, что подобными методами можно не только компенсировать затраты на европейский налог, но и подзаработать на торговле углеродными, метановыми и прочими сертификатами.

По итогам конференции в Глазго Евразийский банк сотрудничества опубликовал выступление председателя правления Николая Подгузова, который сообщил, что для реализации национальных планов стран ЕАЭС и Таджикистана до 2030 года придётся инвестировать в декарбонизацию более 550 млрд долларов, или более 69 млрд долларов ежегодно. Для чего потребуется активное участие международных институтов развития и международное финансирование.

«Страны с низкими и ниже среднего доходами на душу населения справедливо увязывают достижение своих климатических целей с международным финансированием. В случае его отсутствия общие выбросы парниковых газов стран ЕАЭС и Таджикистана к 2030 году вырастут на 27% от уровня 2019 года», – отметил председатель правления ЕАБР.

В общем, инвестиции в это направление придётся увеличить в два раза.

Рыльце в угольной пыли

Летом 2021 года Международное агентство по энергии опубликовало доклад Net Zero-2050 о планах климатического регулирования. В 20–30 годы предполагалось увеличить средний темп роста угольной энергогенерации с CCUS (улавливание, использование и хранение углерода) на 60%, а к 2050 году снизить до 22%. То есть снизить роль угля в электроэнергетике к 2030 году в размере 2947 ТВт в час (2020 год – 9426 ТВт в час), а потом вообще свести до нуля. Выбросы двуокиси углерода через 30 лет надеялись снизить с 13 957 до 186 млн тонн от угольной генерации электричества и тепла. Доля угля в выбросах от энергетики, по расчётам агентства, составляет 43%.

Однако энергетический кризис осени этого года как-то сдвинул расклады в климатических ориентирах.

И вот уже Великобритания спустя десятки лет решает расконсервировать собственные угольные месторождения и угольные ТЭС. Правда, благодаря экологическим усилиям доля угля в энергогенерации страны составляет менее 3%. Крупнейшая станция в 3,96 ГВт работает практически на дровах, используя так называемую биомассу – подготовленное из импортной древесины топливо в гранулах. Более половины энергокомплекса острова существует на импортном и собственном газе. А ещё есть 11 атомных станций, из которых шесть действуют, остальные строятся и проектируются.

Так что переход к «зелёной» энергии должен отразится на кошельках потребителей. Тарифы в стране для домохозяйств в среднем составляют 0,271 долларов за КВт-ч, для сравнения в Алматы тариф первого уровня – 0,04.

Ещё один крупнейший энергопотребитель Европы – Германия. Год назад там планировали закрыть 11 угольных станций, которые работали исключительно на импортном сырье – собственная добыча каменного угля здесь запрещена. Но не прошло и полгода, как концепция поменялась. Доля угольной генерации, наоборот, выросла, более того сейчас страна испытывает дефицит в импортном угле. И несмотря на протесты «зелёных», летом 2020 года в строй ввели новую угольную станцию мощностью 1,1 ГВт.

В свою очередь, Китай, наоборот, наращивает угольную генерацию и импорт североамериканского сырья на сотни процентов. В США по итогам года на долю угля прогнозируют около четверти от всего объёма производимой электроэнергии.

Если подвести итог, то есть некая тенденция к снижению использования твёрдого топлива в индустриально развитых странах: массово закрываются станции, которым 60–80 лет, запрещается или ограничивается добыча каменного, бурого угля, торфа. Но никто не отказывается от угля насовсем, поскольку он остается самым дешёвым источником энергии и тепла, доступен на большей части планеты, и его запасы более или менее оценены, в отличие от непредсказуемых газа и нефти.

Сверкающие игрушки

Если вернуться в казахстанские энергетические реалии, то можно было бы сказать, что наша хата с краю. Да, наше правительство запланировало посадку более 2 млрд деревьев, но зачем разрушать устоявшуюся энергосистему? Ведь и майнеры повалили в нашу страну только благодаря дешёвой угольной энергогенерации.

Тем не менее мы движемся в русле всеобщей климатической повестки. На саммите в Глазго премьер-министр РК Аскар Мамин пообещал, что к 2030 году республика сократит выбросы парниковых газов на 15%. Для этого уже принят новый Экологический кодекс и готовится Концепция низкоуглеродного развития до 2050 года. В ней, по информации заместителя премьер-министра РК Романа Скляра, разработано два сценария.

Базовый описывает пути развития экономики, которые не предусматривают существенных технологических изменений или политических мер, направленных на усиление декарбонизации в Казахстане. А сценарий углеродной нейтральности предполагает сокращение выбросов на 97% за счёт внедрения энергоэффективности, электрификации, биотоплива и водорода, а также масштабного перехода на ВИЭ.

Что касается биотоплива – выше описан хитрый подход немцев. Под такое топливо несложно пересчитать переоборудование имеющихся тепловых станций с котлами на твердом топливе. В этом случае будет огромная нагрузка на железнодорожные перевозки и придется уволить несколько сот персонала. Но выбросы от такой станции сопоставимы с угольным сырьем. Так в чем разница – ставить уловители при прежнем отечественном сырье или при импортном дровяном?

Себестоимость технологий фотоэнергетики и дорогостоящих ветряков распределяется на налогоплательщиков. Вроде бы Казахстан может себе позволить такие дорогостоящие игрушки, но суть в том, что не будь госбюджетных субсидий, не было бы и таких проектов в частном секторе.

Сугубо гуманитарному руководству страны нравятся блестящие игрушки. Об этом говорил и президент Касым-Жомарт Токаев на совещании по вопросам развития электроэнергетической отрасли.

«Доля казахстанского содержания в проектах ВИЭ (возобновляемые источники энергии) все ещё крайне мала. Предстоит научиться не только строить новые сверкающие станции, но и развивать местное производство, науку и технологии, растить квалифицированные отечественные кадры. Иначе получится, что вся страна вкладывает в иностранные товары и технологии, оплачивая это через тарифы», – сказал президент.

Также он отметил, что Казахстан взял устойчивый курс на развитие возобновляемых и альтернативных источников энергии. Стране удалось добиться 3% качественного прироста ВИЭ в структуре общего энергобаланса. Исходя из этой динамики, поставил задачу увеличить долю ВИЭ в электрогенерации до 15% к 2030 году.

При этом, как говорил член совета директоров Казахстанской ассоциации солнечной энергии Ернар Билялов, 70% инвестиций в казахстанские ВИЭ привлекаются в виде долгосрочных кредитов у международных финансовых институтов. С 2014 по 2020 год они профинансировали возобновляемую энергетику в Казахстане более чем на 1 млрд долларов.

В докладе Глобального экологического фонда Программы развития ООН о потенциале развития ветроэнергетики в Казахстане о отмечалось, что основное препятствие для реализации таких проектов – это относительно низкие тарифы на электроэнергию. Поэтому электроэнергия, производимая за счёт ветра, не может конкурировать с низкими тарифами, основанными на использовании угольных мощностей.

Исследователи сетовали, что при подготовке проекта выяснилось, что цена за единицу электроэнергии по нему будет выше, нежели любой потенциальный покупатель готов заплатить за неё.

В результате правительству было предложено узаконить меры по поддержке инвестиций в ВИЭ, а в 2009 году вступил в действие закон «О поддержке использования возобновляемых источников энергии», меры которого позволили дорогостоящим солнечным и ветро-технологиям прийти на энергорынок Казахстана.

Основная масса электростанций с ВИЭ – солнечные. Срок службы панелей – чуть более 20 лет. В агрессивной среде в условиях песчаных ветров и снежных зим можно предположить, что о «более» лучше пока не говорить. В целом же панели ежегодно теряют один процент эффективности. Именно поэтому по данным Международного агентства по возобновляемым источникам энергии (International Renewable Energy Agency), к началу 2030-х годов ожидается ежегодное накопление большого количества отходов, их объёмы к 2050-му могут составить 78 млн тонн.

Уголь – наше всё

По данным Минэнерго, производство электрической энергии в Казахстане осуществляют 158 электрических станций различной формы собственности. На 1 января 2020 года общая установленная мощность электростанций составила 22 936,6 МВт, располагаемая мощность – 19 329,7 МВт.

Основа электроэнергетики – уголь. Угольные месторождения главным образом сосредоточены в Северном и Центральном Казахстане, здесь же размещены и основные источники электрической энергии. Эти регионы обеспечены электроэнергией и потенциально имеют её избыток, который может быть предложен на внутренние и внешние рынки.

Что же касается перспектив, то Минэнерго Казахстана сообщало в апреле 2019 года, что согласно проведённой оценке в прогнозном балансе электрической мощности страны к 2030 году ожидается дефицит базовой мощности на юге Казахстана до 2,7 ГВт. В связи с этим рассматривается возможность покрытия дефицита путём ввода базовой и маневренной генерации с использованием различных видов топлива и источников энергии –парогазовых, гидро- и атомных станций.

Вернуться к собственным ресурсам

Наблюдая за тенденциями в энергетике страны, которые диктуются высшим руководством, становится понятно, что оно, в свою очередь, руководствуется рекомендациями из Лондона, Пекина и Манилы (основные инвесторы ВИЭ).

Да, республиканский бюджет ежегодно тратит десятки миллиардов тенге на «обеспечение растущей потребности экономики страны в тепловой и электрической энергии». Это означает, что частным и квазигосударственным инвесторам дают деньги на поддержку энегогенерирующих мощностей. А ведь все базовые электростанции – старые, их возраст 40 и более лет. Общий износ станций составляет более 50%. Это означает, что их владельцы чаще всего «латают» имеющиеся на балансе объекты.

Редко дело доходит дело до покупки новых и более мощных котлоагрегатов, мельниц, генераторных залов.

По сути для промышленного рывка, которого бы всем очень хотелось, может не хватить мощностей.

Если будущий дефицит будут пытаться покрыть за счёт ВИЭ, то это влечет двойные расходы налогоплательщиков – в виде возврата кредита и огромной себестоимости киловатта, которая заложена в госбюджетные программы. А по сути страна получает устаревшие 30–50 лет назад технологии и возможную привязку к поставщикам оборудования, которую чаще всего диктуют международный или региональный финансовые институты.

У Казахстана своего кремния для фотомодулей много, а в столице налажено их собственное производство.

Кстати, в Страсбурге казахстанец Олжас Ибрайкулов занимается проектом по разработке органических материалов для фотоэлектрических панелей. Предполагается, что они превысят существующую эффективность на 25% и будут гибкими, в отличие от кремниевых. Но пока это всё только научная работа, и до серийного производства ещё далеко.

На что может рассчитывать Казахстан, богатый ресурсами, если все же озаботится строительством базовых электростанций? Базовые ГЭСы – не наш вариант, поскольку страна и так вододефицитная, и почти все крупные реки – трансграничные.

По идее, не хотелось бы отходить от наследства профессора Владимира Дмитриева, благодаря идеям которого в СССР создавались теплоэлектростанции. Комбинированный метод хорош для городов, несмотря на потери.

Газовые теплоэлектростанции были бы оптимальным решением в плане экономики и экологии. Но, поскольку в основном газовые ресурсы находятся в управлении у китайских инвесторов, было бы оптимально им же и отдать такой проект.

С атомной электростанцией пока ничего не получается – казахстанское руководство лет пятнадцать играет в прятки с потенциальными инвесторами. И в последнем послании президент Токаев дипломатично сказал, что в этом направлении надо работать, говоря, что оптимальный выход в ситуации «заката угольной эпохи» – это мирный атом. Глава государства дал указание правительству и фонду «Самрук-Қазына» изучить возможность развития в Казахстане безопасной и экологичной атомной энергетики в течение года. Но если уж при Назарбаеве все действия в сторону строительства станции заканчивались болтологией, то что может поменяться сейчас? В стране по сути нет лоббистов в пользу этого важного проекта, а вот противников – немало.

В конце концов тех же южнокорейских партнеров выдавили из страны. При этом предпосылки к строительству такого объекта имеются. Именно балхашская площадка в Алматинской области была бы оптимальной для покрытия дефицита на юге страны. Казахстан, условно говоря, обладает собственными топливными ресурсами для развития атомной промышленности, возможно, даже пока есть запасы высокообогащённого урана и какое-то количество запасов плутония. Есть и технологии промежуточного производства топливных элементов. При некоторой настойчивости в переговорах с инвесторами Казахстан получил бы возможность дальнейшего практического применения и доведения до конечной кондиции собственных топливных элементов. Помимо этого – получение возможности работать с передовыми технологиями, в отличие от простеньких ветряков и фотомодулей. Кроме того, собственные специалисты получили бы возможность работать на реальных объектах атомной энергетики, получил бы развитие «в металле» и научный потенциал.

И, наконец, вернемся к тому же профессору Дмитриеву, который был одним из пионеров газификации твердого ископаемого топлива ещё в 20–30-х годах. В Советском Союзе середины прошлого века технологию считали нерентабельной, и она была задвинута в долгий ящик. Тогда не слишком заморачивались «парниковым эффектом» и экологией. А химпром обеспечивался жидкими углеводородами.

Сегодня самое время вспомнить эту технологию в Казахстане. В России и некоторых других странах её уже реанимируют. Так, красноярские разработчики совместно с институтом теплотехники продвигают свою методику использования низкоэнергетических бурых углей, и уже реализовали её и на территории РФ, и в Монголии. А именно этого угля на территории РК – 36 % от общих запасов, и он практически не востребован. Технология позволяет получать энергетический газ, пригодный как дополнительных этапов энергогенерации, так и для химпрома, а также кокс, востребованный рынком. Сам процесс сопровождается выделением тепла и может применяться ТЭЦ и котельными, при этом есть возможность обеспечить оптимальное количество выбросов в атмосферу.

Казахстанское руководство любит зарубежные примеры и «истории успеха», поскольку в собственный потенциал никогда не верило. Вот пример. В Дубаи (Объединенные Арабские Эмираты) расположена штаб-квартира Международного агентства по возобновляемой энергии. ОАЭ поставили перед собой высокую цель – иметь к 2050 году самый низкий в мире углеродный след в мире. При этом эмират строит первую на полуострове атомную электростанцию. И главное – привлечены китайские компании для строительства крупной угольной электростанции с низкой углеродной генерацией. Китайцы называют проект символом «зелёного» партнерства.

На российско-монгольский, китайско-эмиратский и подобные им кейсы стоит обратить особое внимание, поскольку Великобритания, основной инициатор климатических документов, двигает повестку снижения использования угля с промежуточными оговорками. И эти оговорки могут отсрочить кончину угольной эры на долгие десятилетия. В словаре британских политиков это звучит как прекращение «неослабленного» использования угля, то есть применение технологий улавливания двуокиси углерода. Собственно, эту оговорку уже внесли в проект отечественной Концепции низкоуглеродного развития. Теперь дело за внедрением.

Автор: Вячеслав Щекунских